И день сменился ночью
   
   
   Я сам своя свобода.
   
   ЖАН-ПОЛЬ САРТР
   
   
   РЫЦАРИ СВОБОДЫ
   
   КНИГА ПЕРВАЯ
   
   
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   
   ГЛАВА 1
   
   До отхода поезда на Москву оставалось двадцать минут, когда в здание екатеринославского вокзала вошли два представительных господина профессорского вида в модных пальто и котелках, и сразу направились к дверям перрона. В руках у каждого было по чемодану и трости с золотым набалдашником. Один еще умудрялся держать зонт, с которого тонкими струйками стекала на пол вода, - на улице шел сильный дождь. Стоявшие у дверей жандармы с почтением посмотрели на господ-ученых, разъезжающихся по домам с окончившегося накануне ХШ Всероссийского археологического съезда.
   
  Через несколько метров стояла другая группа жандармов.
   
  - Кеша, замедлим шаг, - сказал господин с зонтом, неторопливо полез в карман пальто, вытащил оттуда билет и стал внимательно его рассматривать. - Нам в начало поезда.
   Проходя мимо жандармов, он громко заговорил по-французски и приветливо помахал им рукой. Те вежливо заулыбались и дружно приложили руки к своим высоким кокардам.
   
  - Веселый народ эти французы, - заметил один из жандармов, - а уж француженки - пальчики оближешь.
   
  - А по мне, - сказал другой, - лучше наших украинок никого нет. Видел я этих француженок, все у них фальшивое, даже улыбка.
   
  - Ты имеешь в виду жену начальника электростанции Коттовоза?
   
  - Да хотя бы и так. На людях изображает улыбку до ушей, а дома, когда мне приходилось у них дежурить, лицо всегда злое и говорит раздраженным тоном.
   
   
  - Не нравится жить в России. Хочет в свой Париж.
   
  Между тем господа-ученые, довольные тем, что так ловко отвлекли внимание жандармов, подошли к своему вагону.
   
  В их купе еще никого не было. Иннокентий первым делом снял парик, содрал с лица усы и бороду. Затем раскрыл свой чемодан, вытащил из него сюртук, надел его вместо пальто и достал из кармана фуражку.
   
  - Ну, вот, Коля, кажется, все прошло успешно. Надеюсь, также благополучно ты доберешься до Женевы. Не забывай только следить за бородой, она у тебя, кажется, отклеивается.
   
  Его товарищ с важностью погладил свою окладистую, как у самого Менделеева, профессорскую бороду.
   
  - Да нет, вроде крепко держится, но придется всю ночь лежать на спине.
   
  Они невесело рассмеялись. Николай подошел к окну, выходящему на другую сторону вокзала, опустил раму с грязными разводами на стекле и выглянул наружу:
   
  - Никого нет. Надеюсь, что и ты выберешься отсюда без приключений.
   
  - Спасибо ливню, все филеры попрятались. Пока не пришли твои соседи, пальто и котелок спрячь в чемодан. Мою трость придется сломать, а жаль, красивая вещь!
   
  Иннокентий полюбовался на золотой набалдашник трости в виде рас-крытой пасти льва, не без труда разломал ее на несколько частей и засунул под сюртук. Туда же положил парик и бороду.
   
   
  - Когда приедешь в Женеву, не забудь прислать телеграмму, как договаривались. И прошу тебя, Коля, поменьше заигрывай с жандармами, какое-то глупое мальчишество. Сегодня получилось удачно, а в следующий раз могут оказаться более бдительные люди. Зачем зря рисковать...
   
  - Что делать, не могу равнодушно проходить мимо наших блюстителей порядка, и так приятно видеть, как они отдают тебе честь.
   
  - И все-таки будь осторожней. Тебя повсюду ищут.
  Они крепко обнялись. Николай похлопал друга по спине:
   
  - Не волнуйся, Кеша, все будет в порядке. Еще раз желаю тебе удачи, а я сюда обязательно вернусь.
   
  Ухватившись за верхнюю часть рамы, Иннокентий ловко изогнулся и спрыгнул на землю.
   
  - Кеша, - тихо окликнул его товарищ, - ты забыл зонт.
   
  Иннокентий быстро обернулся, взял зонт, но не стал его раскрывать, поднял воротник сюртука, надвинул глубоко на лоб фуражку и, перепрыгивая через соседние пути, направился в сторону стоявших невдалеке каменных строений. Через полчаса он уже шагал по Екатерининскому проспекту, глубоко погруженный в свои мысли, не замечая, что его ботинки полны воды, а сюртук и рубашка, пока он шел без зонта, насквозь промокли.
   
  Николай Рогдаев, которого он только что проводил в Москву, был глав-ным в их анархистской группе и вынужден был срочно уехать за границу: ему "на хвост" села полиция. Теперь вместо него остался он, Иннокентий, и остался, как говорится, у разбитого корыта. За лето группа понесла большие потери, многие товарищи оказались в тюрьме или бежали, как Николай, за границу. Из самых активных едва наберется человек десять. Николай советовал всем временно "залечь на дно".
  Однако, пока он был еще в Екатеринославе, Иннокентий провернул два дела. Во-первых, написал письмо в Белосток их общему с Николаем знакоќмому Мишелю Штейнеру, чтобы белостокские товарищи помогли с типоќграфией и анархистской литературой. Мишель сразу откликнулся, обе-щал сам приехать в Екатеринослав на два дня, выступить с лекцией и привезти немного литературы, изданной в их собственной типографии "Анархия". Во-вторых, решил пополнить группу за счет своих четыќрех троюродных братьев, гимназистов старших классов и их друзей.
   
  Братья отнеслись к его предложению с серьезностью, согласились войти в группу и во всем ему помогать. Самым толковым из них был Эрик Розанов. Он уже пишет статьи в местные газеты, и Иннокентий предложил ему заниматься листовками и типографскими делами. Остальные братья со временем вполне смогут раќботать агитаторами среди рабочих и учащейся молодежи.
   
  Он долго раздумывал, стоит ли втягивать в свои дела двоюродную сестру Лизу Фальк, гимназистку пятого класса, очень близкого ему челоќвека: их матери были родными сестрами, обе семьи тесно общались, и все дети (у Лизы были еще старший брат Артем, который учился на математическом факультете в Киеве, и младшая сестра Анна) росли вместе. С Лизой он особенно дружил с самого детства, хотя у них была разница в пять лет. Сейчас эта девочка превратилась в красавицу с независимым и своенравным характером - результат воспитания обожающих ее родителей, отчего они сами и страдали в первую очередь.
   
  Кроме того, у нее были большие музыкальные способности, и она много занималась с преподавателями по вокалу и на фортепьяно, чтобы после гимназии поступить в консерваторию. Это последнее обстоятельство больше всего останавливало его: имеет ли он право подвергать сестру опасности? Однако, как не стыдно ему было признаться самому себе, от Лизы он прежде всего хотел иметь материальную поддержку. Он знал, что сестра постоянно получает на расходы деньги от своего отца, архитектора Григория Ароновича Фалька. Иннокентий сам был не из бедной семьи. Его отец, Семен Борисович Рывкинд, занимал должность управляющего в пивной компании "Товарищество Боде и наследники", и все деньги, которые отец давал ему на личные расходы и за выполнение различных поручений по работе, он вкладывал в группу, но их всегда катастрофически не хватало.
  Лиза, в отличие от братьев, задумалась над его предложением, и между ними произошел мучительный для Иннокентия разговор.
   
  - Ведь это очень опасно, Кеша, - сказала она. - И потом ты, кажется, раньше поддерживал социал-демократов?
   
  - Я многого тогда не знал. Ты сама, когда познакомишься с идеями анархизма, поймешь, что это очень интересное философское учение. И суть его лежит на самой поверхности - все зло в государстве, оно...

   
  - Подожди, подожди, - остановила его Лиза, которую смущало одно обстоятельство, которое она пока не могла открыть брату, - ты не на митинге. Допустим, я войду в вашу группу, но я ничего не смогу делать, у меня нет свободного времени, да и родители, сам знаешь, нас с Аней никуда не пускают.
   
  - От тебя пока ничего не потребуется, - успокоил ее Иннокентий, - по-знакомишься с группой, войдешь в курс дела, а там видно будет. А сейчас, - он замялся и покраснел, - не могла бы ты дать немного денег на развитие нашей деятельности.
   
  Лиза внимательно посмотрела на него: ее удивила не столько его просьба, сколько виноватый тон и то, что он покраснел. Брату было стыдно, что он клянчил у нее деньги.
   
  - За деньгами ты всегда ко мне можешь обращаться без церемоний.
   
  Она достала из шкафа шкатулку и протянула ему 300 рублей.
   
  - Надеюсь, они пойдут на благое дело.
   
  - Не знаю, что ты вкладываешь в это слово, но все, что мы делаем, очень важно для нас. Я тебе даже скажу, для чего они нужны. Ты слышала об убийстве директора машиностроительного завода Германа?
   
  - Ты слышала. Это ужасно. В его квартиру бросили бомбу.
   
  - Тебе его жаль, а он издевался над рабочими, постоянно урезал им зарплату, давил штрафами. В начале августа уволил 300 человек, участво-вавших в летних забастовках. За это его и убил один наш товарищ. Это наш акт возмездия. Директор завода Эзау Пинслин сразу это сообразил и исчез из города. Иначе и его постигла бы та же участь. По городу сейчас ползут разные слухи. Чтобы их пресечь, надо срочно выпустить листовку и разъяснить цель убийства. Рабочие должны знать, что есть люди, которые могут за них заступиться и готовы использовать для этого любые средства. Эти люди - мы, анархисты. Твои деньги пойдут на типографские расходы.
   
  Глаза у Иннокентия блестели, на лице появилась жестокость, ранее несвойственная ему - он всегда был таким мягким, интеллигентным мальчиком. Лиза ласково провела рукой по его густым волнистым волосам. Брат изменился и как ловко скрывал от нее свое новое занятие.