Желтый Дом Графомана - Клиника ЖДГ

Объявление

Вы нужны ЖДГ!

Подробности ЗДЕСЬ

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Дорогов Андрей

Сообщений 1 страница 13 из 13

1

1. Имя. Прозвище. Кличка. Погоняло. Ник (можно выбрать что-то одно).
Дорогов Андрей. (Кастор).
2. Место жительства (ссылка на то место, где можно подробно познакомиться с вами, вашими мыслями, болезнью и прочим).
http://samlib.ru/editors/a/andrej_dorogow/
3. С кем вы хотите пообщаться (с главврачом, врачом, санитаром, медсестрой, завхозом и т.д.)
Со всеми.
4. Чего вы ждете от нашей клиники (приятного времяпрепровождения, развлечений, лечения, унижений и т.д.).
Мнений, отзывов.

Дамы и господа.
Я тут накропал кое что, хотелось бы услышать мнение, достопочтенного общества, критику и...
Судите сами:
http://samlib.ru/editors/a/andrej_dorogow/

С уважением, Кастор

0

2

Читал я записки и дневники афганцев...
Общался и с теми, кто прошёл Кавказ...
Впечатление от "Дорога в никуда" очень и очень... хм...
Не сказать что хорошее - соврать...
Сказать что хорошее, тоже соврать...
Лично мне понравилось.
Живые персонажи, сочные образы.
В общем, дерзай далее. )))

0

3

Добавила анкету. Порядок есть порядок. Автор может поправить мою "отсебятину".

0

4

Здравствуйте, Илман.
Спасибо за отзыв.
Хотелось бы подробнее о :
Не сказать что хорошее - соврать...
Сказать что хорошее, тоже соврать...
На счет Кавказа, я пишу не об этой войне, а описываю один из эпизодов который раскрывает то почему герой …кхм так сказать моей писанины… оказался в той ситуации, в которой он оказался.
Хотелось бы услышать, Ваш отзыв и о «Неомаге».
Здравствуйте, Алена.
Спасибо за анкету.
Что Вы можете сказать по поводу того что я написал. Мне было бы интересно услышать.
P/S/ У меня такое ощущение что я не в ту ветку форума кинул свою тему.
С уважением, Кастор.

0

5

Та ветка. Все правильно.  :)
Просто народ отвлечен дуэлями, портретами и реальной жизнью.
Ко мне можно на ты, Илман тоже выканье не любит.  :D
Как у меня время появится - прочитаю и отзыв напишу. Очередь у меня уже... :blush:  :surprise:

0

6

Алена.
Спасибо. Буду ждать твоего отзыва.

0

7

Пролог к Неомагу. Пока только заметки и вопросы небольшие.

заметки на полях

Не смотря на удушливое, жаркое лето на мужчинах были темные костюмы.

А может быть удушливое, но холодное лето?

Первый - среднего роста, темные волосы зачесаны назад. Второй - высокий, худой, если не сказать изможденный, с пегими коротко, по военному, стрижеными волосами.

Немного странное сравнение их разности. Про первого не сказано, какого он телосложения.

Темно-серыми, словно подернутыми дымкой, глазами.

Светло-серый может быть таким, но темно-серый - дымкой не представляется.

- Я, вас слушаю, господа. - Максим поставил чашку, с не тронутым кофе, на исцарапанный пластик стола, и ленивым движением среднего пальца сдвинул очки к самым глазам. Темные стекла хоть какая-то защита, от этой серой пыли, глядящей на него.

Нетронутым.
«на поцарапанный пластик стола.»
Пыли? Пыль это сухое, колючее, а там муть, дымка предполагает что-то сродни вязкости, тумана, грязной воды.
Пыль глядит на него? О! Это ужастик!!! Или еще что-то.

- Я так понимаю, Вы, отказываетесь, - подал голос первый, - да же не узнав подробностей?

С чего они так решили?! Не понятно.
Даже.

- Видели те, господа, - он вздохнул, и, снял очки, - так уж вышло, что я знаю, что вы хотите от меня, правда без подробностей.

Видите ли – опечатка.
Повтор «что» в одном предложении.
«правда без особых подробностей» - добавила бы, а то резко, сухо, что-то туда просилось. Имхо.

Он проговорил все это, глядя в пыльные глаза первого, за время всего разговора так не разу и не моргнувшего.

Опять про пыль.
А не "так ни разу"?

- Да же и не пытайтесь, - шевельнул губами темноволосый, - Вы птица не того калибра.

Даже.

- Значит, отказываетесь, - теперь говорил первый.

А не второй?

Не прощаясь, двое людей синхронно встали, одернули брюки и, развернувшись, направились к ожидавшему их "мерседесу".

Много шипящих и –вше в предложении.
А люди ли они были? Да, дальше и герой в этом сомневается.

Как только машина, скрылась за поворотом, Максим резко выдохнул и вытер вспотевший лоб. Машинально поднеся чашку ко рту, он глотнул кофе.

«Как только» можно заменить на «едва».
"... лоб, машинально поднес чашку ко рту и глотнул кофе."

- Фу ты, черт, - резко вскочил со стула и выплюнул теплую бурду.

От кофе резко вскочил? Ну если бы вылил на себя, обжегся, то я бы поняла такие движения.
А так только сильно скривиться и выплюнуть. Можно еще чем-нибудь запить.

Все имхо.

0

8

Здравствуйте.
Извиняюсь, за долгое молчание.
Алена спасибо, все Ваши правки пойдут в дело.
Надеюсь на продолжение.

С уважением, Кастор.

+1

9

Заметки на полях тетради.
Глава 1.

>>>

Начало маятника он банально прозевал, даже не прозевал, просто откат начался не вовремя. Обычно, такие де стабильные состояния

Но позже срока начался?
«Нестабильные».

Пил зло, жадно, так что бы, не встать и ни чего не помнить. Летом брал спальник, уходил в лесную глушь, туда, где не встретишь людей.

«Чтобы». И после чтобы запятая не нужна.
«Ничего».
«Глушь» и «где не встретишь людей», зачем это уточнение? Слово «глушь» уже подразумевает это.

Но скорее одно наложилось на другое. Отложить создание амулета он не мог, внутри грызло и свербило, делай-делай,

Повтор.

а своему внутреннему голосу он доверять.

Чукча не понимать. Если серьезно, то недописано.

Точно так и вышло. Как только он взялся за дело, как звенящая пустота в животе, растаяла как первый снег под лучами солнца.

Три «как» в одном предложении, сложно.

Отказаться искать тачку он тоже не мог, один раз он уже отказался, второго отказа могли и не простить.

Три однокоренных слова подряд.

Тем более, ни каких объективных причин для отказа не было. Это как раз его  профиль –  пропавшие вещи.

«Никаких».
«Это как раз его (по его профилю) профиль – (искать, находить) пропавшие вещи».

Дальше слишком резкий переход.

Началось все с боли, которая появилась в правом виске, и свинцовыми толчками распространилась на всю голову.

«Началось все с боли, которая появилась (появившейся) в правом виске, и (она) свинцовыми толчками распространилась на всю голову».

Следом пришла тошнота и ломота в суставах. Чувствуя заранее приход отката, он за неделю плавно входил в голодовку и ограничивал социальные контакты.

Смазывался рассказ и настоящее.
А не социальные?

Попросту отключал телефон и запирался в квартире, и к началу маятника  приходил с пустым желудком, звенящей от одиночества головой и батареей водочных бутылок в холодильнике.

Желудок сгубит от «батареи бутылок» без закуси и рвать будет уже от водки.
Звенит от одиночества?

В этот раз все было не так. Первый приступ боли скрутил его после ужина. Яблоко, свежее, хрустящее блестящим сломом, вышло из него быстрее, чем дошло до желудка.

Честно попыталась представить эту картинку, но меня словно оглушила фраза. Кстати, откат пришел позже срока, значит, по идее, заготовки должны были быть. Почему не так? Только из-за того, что не подготовился, так это уже было сказано миллион раз, так же тошнило его и ломило кости, просто в степени.

Эта, другая боль, немного отрезвила его, и он смог переползти в комнату.

А точно нужно уточнение «другая»? Если оставить, так может хоть запятую убрать?

Он вцепился в кулак зубами и грыз его, болью и медным вкусом крови отгоняя дикий шум в голове.

Много в абзаце «его» и «он». Понимаю, заменить сложно.

Голоса отступили, но ненадолго. Это были не слуховые галлюцинации, в просторечье именуемые глюками. Это были обострившиеся до предела чувства, доносившие до него жизнь соседей

«В просторечии».
Глюки это же видения в основном?
Два слова с «-вшие» в предложение, сложновато.

И долго и придирчиво выбирал не столько квартиру, сколько соседей.

Повтор союза «и».

Они здоровались при встрече, а при наличие свободного времени, не прочь были поболтать друг с другом - вежливо улыбаясь при этом.

Три раза «при».
«Наличии».

Но во время приступов ни сталинской постройки дом с толстенными стенами, ни хваленая (как его уверили строители - можно рок-концерты закатывать, ни кто не услышит)

Запятая перед первым «ни».
А может лучше «уверяли»?
«Никто».

Летом уходил в лесную глушь, где людей в принцип  не было, а какая злоба и ненависть от лесных тварей , одна сплошная благодать, да позитив. За пять лет жизни в этом доме, он пережил 10 маятников.

Пять же в лесной глуши?
«В принципЕ».
Опять повтор информации идет, про лето уже было ранее.
«а какая злоба и ненависть от лесных тварей (просится знак вопроса), одна сплошная благодать, да позитив.»

Обычно он где-то за неделю начинал чувствовать приступ и готовился к нему

Повтор, сколько можно повторять?

, но не всегда была возможность подготовиться, и за эти несколько раз, когда он не успевал во время закончить дела, он узнал многое из жизни соседей.

Предложение нуждается в серьезной даже не перестройке, а переделке.

Слишком многое, что бы испытывать к ним уважение. Ни чего кроме брезгливой жалости, по его мнению, они не заслужили.

«Чтобы».
«Ничего».

Сосед сверху - преподаватель ВУЗа.

Много «соседей» в абзаце.

Мужчина, с гладким, выпирающим из под ремня брюшком, аккуратно постриженной бородкой и (где предлог?) толстых очках, любил напиваться по выходным.

«Из-под».
Пропущен предлог после союза «и». Немного резковат переход к «любил напиваться по выходным». Не хватает там чего-то.

А, напившись

Такие повторы навевают мысль о сказах, но здесь то явно другое. Как спец. прием мне не очень нравится повторы слов в этом тексте, в этом сюжете.

, он - ненавидящий падчерицу, голубоглазую девчушку с трогательными косичками, начинал пороть ее за малейшую провинность.

За что он ненавидел падчерицу?

Просмотр ограничен.

>>>

Которую часто придумывал сам. При этом сосед зажимал ей рот, что бы она своими криками не беспокоила соседей.

Каким-то насилием попахивает, а не простым наказанием, если еще она и несовершеннолетная…

Ее мать, моложавая крашеная в ярко рыжий цвет дама, в это время погромче включала музыку в соседней комнате.

«Крашенная».
«Ярко-рыжий».

Она знала, что ее муж, в обычное время полный ноль в плане интимных отношений, (но) после экзекуции выжмет ее досуха.

Пропущено «но».
Честно? Противно стало, вы явно добивались такого эффекта, так что записываю вам в плюс, хотя не люблю такое читать. Да и такие мамашки…
Вряд ли женщина так подумает, вернее в таких выражениях «выжмет ее досуха».

Она же представляла себе, такое...

Запятая не нужна.

Правда это касалась не всех стариков, далеко не всех. От соседей из дальних квартир, ментальный мусор долетал сильно приглушенный, но ничего хорошего он тоже не нес.

Два предложения слились и получилось повествование про стариков. Имхо.
«КасалОсь».

Накрывший его маятник, принес в его жизнь - жизнь соседей.

Повтор «его».

Бледная, с закипающими под ресницами слезами, девочка медленно приближалась к нему.

Не то слово, закипают от гнева, возможно что-то другое. Но можно и оставить.

Грубо дернул(-в) девочку на себя, (он не удержался и плюхнулся…)  он, не удержавшись, плюхнулся на диван. Перекинув ее через колено, наотмашь стегнул (стеганул) по узкой попке ремнем, одновременно с этим ловко, привычным жестом зажал девочке рот.

Максим до боли в висках сжал веки, стараясь изгнать видение из головы

Так все-таки видения, мысли или слуховые обострения? Путаетесь. Описываете чувства и видения.

И лихорадочно начал воссоздавать в голове образ горящей свечи, что бы нырнуть на нижний пласт сознания.

«Чтобы».

Несколько раз, ударив ремнем несопротивляющеюся(-щуюся) девочку, мужчина остановился. Облизал пересохшие губы, взгляд скользнул по голубым трусикам, видневшимся из-за задравшегося платья.

Так по попе же ударял или поверх платья бил?

Кончиками пальцев он провел по ее бедру. Из раззявленного рта, на тонкую кожу бедра, стекла струйка слюны.

Повтор «бедро». В предыдущем предложении было.

Боль пропала, как будто ее и не было никогда, сменившись легкостью в теле.

«Как-будто».

Он метнулся вниз, на первый этаж, благо с его второго, недалеко. Щелкнул выключателем.

Весь подъезд отключает?!
Обычно на каждом этаже свои лампочки и выключатели.

За декоротивным  деревом скрывалась стальная начинка. Не выбьешь.

«Декоративным».

Что ж(запятая) попробуем по(-)другому. Максим прикрыл глаза, сосредоточился и поймал сознание женщины, погруженное в болезненные (не эротические?) грезы.

Максим аккуратно положил ее на (Куда?). Одним прыжком преодолел расстояние до резной двери (резной? межкомнатной то? Не избушка с резными ставнями же.) и пинком распахнул ее.

Другие - словно снулые рыбы, плавающие за толстыми стеклами очков, с тупой бессмысленной жестокостью.

Рыбы это холод, скука, смазанность, серость, а там ожесточенная страсть, бешеное желание должно быть.

- Па-а-а-звольте, - сосед, поправил сползшие очки, - что это вы себе позволяете? Врываетесь посреди ночи в дом, к приличным лю...

Прям так и будет говорить?! Его застукал человек в маске, прямо за …

Стараясь, причинит(-ь) максимум боли.

Шум Максиму был не нужен, и он прервал его резким тычком в меж ключичную впадину.

А «межключичную» не слитно пишется?

Максим бил его с наслаждением, выплескивая проникшею(-шую) в него тьму. Бил, (не нужна запятая) так(запятая) что бы причинить максимум боли, но не убить. Бил по болевым точкам и по нервным узлам.

Так болевые точки и есть узлы, иначе больно бы не было.
«Чтобы».

Максим размахнулся и по касательной чиркнул воющего костяшками кулака по подбородку.

Без запятой получилось, мягко говоря, забавно.

Голова мотнулась по часовой стрелке

А не в сторону?

, мозг не успевший повернутся вслед за черепной коробкой, ударился о стенки черепа
Мозговая жидкость не смогла амортизировать резкий рывок, и гидродинамический удар отправил мужчину в глубокий нокаут.

Простите, но это уже полный эпик.

Ни кто из соседей не рискнул выйти из коридора. Правильно, интеллигентные все люди. Милицию вызвали и в норку, в норку.

Повтор излишен.
«Никто».

В голове начался зарождаться план.

А если просто «… зарождался план».

Легко оттолкнувшись от подоконника, он выпрыгнул в палисадник. Еще до того как подошвы кроссовок мягко стукнули в землю (мягко коснулись земли), план был готов (план в голове уже сложился).

Максим, не торопясь, но и не нога за ногу ( к чему это?!!) прошел вдоль общаги. Чуть притормозил около мусорных баков. Один был пуст, как ни как лето и большая часть молодежи разъехались, кто домой, кто на заработки.

Опять предложения слились и приходится перестраиваться, про бак… про бак.
«Никак».

Щедро плеснул в пакет, чиркнул спичкой.

На пакет уж тогда.

Открыл пиво, выпив - скривился, ни когда не понимал любителей этого напитка. Снова плеснул на землю, теперь уже пива. Распотрошил пакт с чипсами, часть ссыпал поглубже в тень.

«Пакет». Опечатка.
«Никогда».

Жара действовала не только на людей, звери то же потихоньку сходили с ума.

«Тоже».

Она подхватила его под руку, локтем он чувствовал подрагивающую округлость груди.

Подрагивающую?

Он не любил, когда до него дотрагиваются, тем более так, прижимаясь всем телом. Не приятно это - чувствовать то, что чувствуют дотронувшиеся до тебя люди. Но сейчас от нее исходила не привычная сладко-горькая похоть, а волна страх(-а).

«Неприятно».
«Непривычная».
«Страха». Опечатка.

- Вы ни чего не знаете? - капитан, вскинул бровь.

«Ничего».

- Пройдите к себя, вас опросят, - он направился к милицейской машине.

«К себе». Опечатка.

У подъезда уже никого не было.

Быстро, за пару фраз возбужденная толпа рассосалась?

Максим поднялся к своей квартире, быстро выглянул в пролет. На верхнем этаже ни кого не было.

«Никого».

Пы. Сы. Что я могу сказать по первой главе. Я, как и многие женщины, не люблю жестокость и сцены насилия. Картинка появляется, текст читается довольно быстро, даже увлекает, но слишком много повторов у вас. Про сюжет говорить пока рано, как и про персонажей.

Пы. Сы. 2 Можно и не выкать ко мне.  :)

+1

10

Пост Дорогова Андрея:

Дамы и господа.
Очень хочу услышать ваши мнения по поводу отрывка.
Принимаются любые коментарии - жесткие и мягкие, добрые и злые, ернические и с издевкой, дилетантские и профессиональные. В общем ЛЮБЫЕ!

…Из написанного в общую тетрадь с забавными котятами на обложке…

Люди, сидевшие напротив Роланда, ему не нравились. Не нравились до такой степени, что он их опасался. Давно забытое чувство, глубоководным кракеном шевелилось в глубине его грудной клетки, разбрасывая липкие щупальца по телу.
Он смотрел на их лица пытаясь оценить степень угрозы. По всему выходило - опасность они представляют нешуточную. Не смотря на молодость - спокойные и уверенные в себе. Крепкие, с жилистыми телами бывалых вояк и пустыми глазами профессиональных убийц. Именно убийц, а не военных, пусть и профессиональных, те смотрят по-другому. Эти же были явные убийцы – наемники, профи, которым без разницы кого убивать: мужчину, женщину или ребенка; и где - на поле боя, в захваченном городе или в пьяной кабацкой драке. Да и плащи у них характерно топорщились с боков, явно не с пустыми руками пришли.
Сидевший справа наемник - высокий блондин, сразу видно родившийся в местах весьма удаленных от благословенной Спании, протянул руку и, ухватив глиняную кружку, шумно отхлебнул пиво. Гулко грохнув кружкой о гладкие доски стола, блондин отер пену с густых усов и усмехнулся:

Читать дальше

- Значит, наша сделка остается в силе, Роланд Мертвый?
Роланд нехотя кивнул, с этими двумя он не хотел иметь никаких дел. С ними и с теми, кто стоял за их спиной. А то, что они работают не сами по себе, он не сомневался ни на биллон.
- Если вы будете работать по правилам.
- По вашим правилам? – уточнил блондин.
- По нашим.- Роланд не отвел взгляда от его белесых глаз.
- Хм, - блондин задумчиво потеребил завязки у горла и словно бы невзначай распахнул кружевные отвороты белой шелковой камисы .
Его спутник, сидевший по правую руку от блондина, бритый наголо тип, тоже не был похож на местного уроженца. Кожа его хоть и была смуглой от природы, но не того приятного бронзового отлива характерного для коренных уроженцев Спании. Она была грязно-коричневого оттенка, что бывает у родившихся вблизи песков Хешара. Лениво он теребил стоячий воротник кожаного колета.
Если бы Роланд в этот момент пил он бы поперхнулся, а если бы стоял - ему бы точно потребовалось сесть. А так, лишь пальцы его крепче сжались на рукояти спрятанного под плащом меча. Сжались так крепко, что он почувствовал каждый виток кожаной оплетки на рукояти кацбальгера .
Если бы пришлые видели его руки, они бы догадались о чувствах, бурливших в его душе, но они, хвала всем святым, их не видели. А по лицу Роланда, его не зря прозвали Мертвым, даже самый проницательный физиогномист не смог бы ничего прочитать. Оно как всегда оставалось спокойным и расслабленным, а взгляд чуть отрешенным.
Усилием воли он заставил себя разжать ладонь. Пальцы погладили гладкое бронзовое навешие, скользнули по рукояти вниз, к витой S-образной гарде и легли на широкую пряжку ремня. Роланд откинулся на спинку не слишком удобного трактирного стула, внимательно разглядывая шею блондина. Прошлое его все-таки нагнало.
Татуировка. На шее блондина был наколот уродливый шрам с косыми строчками швов, словно его голову грубо и неопрятно отделили от туловища, а потом также неаккуратно пришили на место. Издали это смотрелось ужасно – один в один настоящий рубец, настолько умелым был мастер наносивший татуировку. Точно такая была у самого Роланда. Между кадыком и межключичной ямкой бритоголового красовалась оскаленная волчья морда, вся в клочьях пены и кровью капающей с клыков.
Мертвоголовый и волчеголовый – элита ландскнехтов.
Блондин осклабился, хоть по его глазам Роланд прочел, что он разочарован. Не такой реакции он ожидал, совсем не такой. А какой?
- Не надо бахвалится своим прошлым, - голос Роланда был спокоен и холоден как зима его родины, - здесь не знают этих знаков, а о таких как вы разве что в трактирных байках слышали.
Машинально он прикоснулся к высокому воротнику своего хубона  и поправил повязанный на шею платок. Только это движение и выдало его волнение. А так, даже пальцы не дрожали.
- А ты я гляжу, прячешь его? - блондин кивнул на скрытую платком шею Роланда.
- Я его не прячу, - злость все-таки проскользнула в тоне Роланда, - я просто не выпячиваю его, а это согласись большая разница.
Блондин задумчиво покивал, он явно играл лидирующую роль в их с напарником тандеме. Оно и правильно, солдаты Мертвой головы все-таки стояли на ранг выше, чем волчеголовые.
- Ну-ну, - блондин громко отхлебнул из кружки, привлекая к себе внимание окружающих. Хорошо, что в такое раннее время посетителей было мало. И развалился на грубом стуле, словно на мягкой кушетке, так что камиса разошлась почти до пупа, открыв обширную галерею картинок нанесенных на грудь и живот. Знающему человеку она могла многое рассказать о ее носителе, и надо признать не самого хорошего. Вот только Роланду было плевать на сидевшего напротив него бывшего ландскнехта и на его послужной список. Его самого покрывали не менее впечатляющие знаки отличия, некоторые были куда как значительнее тех, что пятнали тело блондина. В свою молодость он жрал таких на завтрак десятками, да и сейчас мог, не напрягаясь накрошить таких парочку. К тому же это был его город.
- Слушай, наемник, - он чуть подался к блондину, - в моих силах сделать так, чтобы никакого дела не было, так что запахнись и не свети здесь своими картинками.
- Неа, - лениво протянул блондин, - это дело решили там, - он стрельну глазами вверх, - а ты здесь ничего не решаешь.
- Может быть, - Роланд кивнул, - но в моих силах решить, что бы это дело прокрутили другие, а не вы.
- Да, и как? – блондин никак не отреагировал на угрозу, прозвучавшую в голосе Роланда.
- Просто, - Роланд усмехнулся, ему вдруг стало понятно, что развалившийся напротив бывший ландскнехт, его боится, хоть и пытается это скрыть за бравадой и откровенной грубостью.
- В моих силах, - он выделил это интонацией, - сделать так, чтобы вы двое завтра всплыли где-нибудь в порту, или не всплыли, если я этого не захочу, а тихонько тухли где-нибудь на дне. Так что прикройся, и тоже пусть сделает твой дружок.
Блондин посмотрел на Роланда с плохо скрываемой угрозой и неторопливо запахнул ворот. Хешарец смачно сплюнул на посыпанный опилками пол и последовал его примеру.
- Слушай, ландскнехт, - Роланд чуть понизил голос, - как вас зовут? А то нехорошо - вы мое имя знаете, я ваши нет. Я должен знать с кем имею дело.
Наемники переглянулись, блондин хитро сощурился:
- Я - Мертвец, это, - он кивнул на бритоголового, - Волк.
Роланд ожидал чего-то подобного, поэтому спокойно сказал:
- Ты это сейчас придумал, или вас так там прозвали? - Роланд имел в виду их роты.
Блондин неопределенно мотнул головой.
- Хорошо, это клички, но должны быть и первые имена. Назови их.
- А ты меня Роланд Мертвый совсем не помнишь?
Роланд отрицательно качнул головой. Наемник был молод и скорее всего пришел в отряд после того как Роланд его покинул. Мало ли в отряде солдат с кличками Мертвец, Труп, Покойник и подобных им. Солдатня никогда не отличалась излишним разнообразием и изяществом, давая клички вновь прибывшим. Всех не упомнишь.
- А я тебя помню, я даже видел тебя один раз, до того как ты пропал. Думали – погиб, а ты вон где осел. Знаешь, о тебе до сих пор ходят легенды, по крайней мере, год назад ходили, пока я еще в роте был. Твое имя даже в штандарт отряда вписано, наряду с Хьюго Бешеным и Люциусом Пьяным. Их-то ты помнишь?
Роланд не ответил, хоть прекрасно помнил этих двоих. Их и кровавую славу, тянущуюся за ними, словно хвост за облезлым котом.
- Я, Гай Мертвец! – отчеканил наемник, словно произнес – я, герцог Талийский.
- Я, тебя не помню.
Он и в правду его не помнил, либо блондин сильно изменился за прошедшие девять лет, либо просто врал. Хотя зачем это ему?
Плечи блондина слегка поникли, словно он ожил услышать от Роланда нечто иное.
- Мальчик должен быть жив и здоров. – Продолжил Роланд, как ни в чем не бывало. - Не тронут в любых смыслах этого слова и даже не напуган.
Он кивнул на загорелую кисть хешарца, которую украшала грубовато сделанное изображение четырехэтажной башни.
Хешарец осклабился:
- Не волнуйся, он слишком стар для меня, я люблю мясо посвежее.
Голос бритоголового был сиплым и низким.
Не обратив внимание на эту реплику Роланд продолжил:
- Как только вы получаете выкуп, он должен тут же вернуться домой. Иначе я найду вас, куда бы вы ни скрылись. И твой шрам, - Роланд указал подбородком на Гая, - станет настоящим, а твою голову, - кивок в сторону бритоголового, - обглодают дворовые шавки. Условия ясны?
- Меня зовут Хесус Волк, - вновь подал голос хешарец, - мы принимаем твои условия.
После этих слов наемники встали, плащи их - дорогие, из шерсти тонкой выделки распахнулись и Роланд увидел на поясе Гая кацбальгер, почти такой же, как у него. Обычно Роланд не носил с собой столь приметное оружие, пользуясь повсеместно распространенной здесь чинкуэдой, но сегодня прицепил на пояс верного боевого товарища, ни разу не подводившего его. Ни на поле боя, ни в кровопролитных и скоротечных уличных схватках. А вот на поясе Хесуса висел гросс-мессер  – грозное оружие в умелых руках. И судя по тому, как двигался хешарец, пользоваться мессером он умел.
Ландскнехты развернулись к Роланду спинами и, не прощаясь, зашагали к выходу.
- Четыре дня, - бросил им в спину Роланд, - что бы через четыре дня вас в городе не было.
Хесус Волк обернулся и глумливо подмигнул Роланду. А Роланд поставил зарок в голове, как только все утихнет, найти эту парочку и отправить к дьяволу на торжественный прием.
То, что согласие дал хешарец Роланду не понравилось. Главным в паре был Гай, а согласился на условия Хесус. Так что если что-то пойдет не так, блондин всегда может сослаться на то, что ни на что он не соглашался. И формально будет прав. Мало ли что там ляпнул его подручный.
Не нравились Роланду эти компрачикос  и то, что они задумали. Не сама кража ребенка богача толстосума - такое уже бывало, и не раз. Прибыльный бизнес, главное, что бы все были живы и здоровы. Роланд много раз выступал гарантом сохранности жизни похищенного. Ну, выложит богатый папаша, круглую сумму, за единственного наследника, тряхнет мошной – что такого? Ему не нравилось то, что скрывалось за этой кражей. Что-то такое неприятное, грозящее поколебать размеренную жизнь Роланда, да и не только его одного, было спрятано в тени этой аферы.
Будь его воля, он бы утопил эту пару в прибрежных водах. Да только его воли в этом деле не было. Ему было поручено проследить, что бы все прошло как обычно - без крови и шума. И строго на строго приказано не вмешиваться, если условия, поставленные перед наемниками, будут выполнены. Ослушаться отдавшего приказ он не мог, иначе сам мог пойти на корм рыбам.
Роланд скрипнул зубами и, кинув дублон на стол, покинул прибрежный трактир. На улице к нему подскочил Джозе Проныра и, склонившись, а точнее приподнявшись на цыпочки, Джозе был мелким и доставал макушкой Роланду только до плеча, зашептал в самое ухо:
- Послал, я пару мальцов, за этой парочкой. Глаз с них не спустят.
- Джозе, я должен знать все, что они делают - что едят, что пьют, куда ходят, даже сколько раз до отхожего места бегаю. Понял?
Проныра торопливо закивал.
- Докладывать будешь, каждые два часа. Усек?
- И ночью?
Роланд задумался. На эту ночь у него были определенные планы, и отменять их, из-за пары заезжих похитителей он не собирался.
- Последний раз доложишь, как зажгутся первые звезды, а дальше я сам тебя найду. Только записки в условленном месте оставляй – в лавке старого Федерико.
Джозе кивнул и быстро скрылся в ближайшем переулке.
Роланд неторопливо отправился вверх по улице. Он собирался уединиться в заднем зале «Звезды Оливы» и как следует обдумать сложившуюся ситуацию. А обдумать у него было что.

Кусок не лез в горло Роланда, а это был верный признак надвигающихся неприятностей. Он лишь пару раз ковырнул вилкой в паэлье, чудесный, приправленный шафраном ароматный рис казался пресным и прогорклым, и отложил прибор в сторону. Даже любимые свежайшие мидии отдавали кислятиной, поэтому он пил мелкими глотками сухое Альенское и вспоминал прошлое.
Толстые стены тайной комнаты в «Звезде Оливы» надежно отсекали от него шум общего зала, и ничто не мешало ему погрузиться в свое прошлое так глубоко, как он хотел. Вернее, как не хотел. Не хотел он вспоминать годы предшествующие его приезду в Оливу. Не хотел, но вспоминал. Надо было выудить из памяти Гая Мертвеца, очень надо. Но память как упрямая и норовистая кобылка, не подчинялась ему, не хотела скакать в прошлое, где он был ландскнехтом. Нет, она, рванув поводья, перескочила намного дальше – туда, где Роланд был ребенком. Откуда собственно все и началось.
Роланд стал Мертвым не тогда, когда его приняли в отряд ландскнехтов, а много раньше. Так его, конечно, тогда никто не звал, он стал Мертвым не по факту но по сути, и в этом были повинны ландскнехты, не «Мертвая голова», а рота рангом пониже – «Стальные кулаки».
Рота ландскнехтов, нанятая главой союза объединенных городов Утенберга вторглась в его родную Вейцарию. Ландскнехты отличавшиеся нелюбовью к вейцарцам с радостью заключили кондотту  с утенбергцем и ранним утром вторглись на территорию страны. Первому удару подвергся приграничный городок, в котором жил Роланд с родителями.
То утро он запомнил плохо, гибкая детская психика вытеснила наиболее жуткие воспоминания в глубины подсознания. Он помнил зарево пожара и клубы дыма от горящих соседских домов. Его уши до сих пор помнят грубые голоса кричащие:
- Рыжих, всех рыжих под нож.
Как мать кричит:
- Беги, Лани, беги.
Бешеный рык отца и жалобный стон матери. Его матери с вьющимися, словно языки пламени волосами. Волосами цвета меди. Матери по имени Юдифь, взятой его отцом в жены из бродячего племени удеев, отличающихся от остальных дорожных скитальцев огненно-рыжими волосами и большими носами с горбинкою.
А глаза, его светло карие, точь-в-точь как у матери глаза помнят как отец, размахивая громадным мясницким тесаком, бешеным быком вертится вокруг матери, не давая наемникам заколоть ее.
Его тело помнит, как соседка, благослови ее Святой Антонио, прижимает его к своей костлявой груди, как вжимает его лицо в вышитый матерью мантон , одновременно пытаясь заткнуть ему уши. Как ей это почти удается, но он все-таки выворачивает голову из-под ее руки и видит, как здоровенный ландскнехт с усами, заплетенными в косички и серебряной серьгой в виде кулака, подныривает под размашистый удар отца и вонзает ему в живот короткий меч. Как затем пинком отшвыривает его с дороги, освобождая путь к матери. Как он наклоняется над ней и совершенно спокойно, буднично, словно проделывает это каждый день, перерезает ей горло. И громогласный крик:
- Отличный удар, Олаф.
А потом бездна  поглотила его сознание, это соседка, видя, что он вот-вот вырвется и кинется на ландскнехтов, ударила его по затылку подобранным с земли камнем.
Он потом узнает, что была в ротах такая традиция, врываясь в захваченный город кричать - черных под нож или блондинов под нож, или как сейчас – рыжих под нож.
Ни ему самому, ни отцу, если бы он не сопротивлялся, ничего не грозило. У обоих волосы были цвета льна.
Много позже, через пятнадцать лет, он найдет убийцу родителей, тогда когда уже совсем прекратит его поиски, смирившись с тем, что кто-то другой отправил в ад черную душу наемника по имени Олаф. Он тогда уже будет лейтенантом в роте «Мертвых голов». Его рота остановится на постой в трактире и хозяин, выскочив во двор, вскинет руку с сжатым кулаком вверх и гаркнет традиционное приветствие ландскнехтов:
-  Реж, коли, руби!
Капитан, свесившись с седла, хлопнул трактирщика по плечу:
- Олаф Менкье, тебя еще не спалили?
А затем обернется к Роланду:
- Знаешь Мертвый за что его прозвали Мизинчиком?
Роланд покачал головой, не услышав вопроса, он словно завороженный смотрел на пускающую лучики серьгу в ухе трактирщика. Серебряную серьгу в виде сжатой в кулак ладони.
- А потому что он был самым маленьким в нашем копье . Я ведь в «Стальных кулаках» начинал карьеру. Это уже потом после семилетней войны меня взяли в «Мертвую голову».
- Где твои усы с косичками, Олаф? – Роланд спрыгнул на землю, едва удержавшись от того чтобы не выхватить кацбальгер и не вонзить его в живот трактирщика. Как когда-то тот сделал с его отцом. Он не убил Олафа не потому что Капитан и солдаты этого не поняли бы и возможно после расправы его ждал трибунал, нет. Плевать ему было и на недовольство солдат и на суд капитана, к тому же он не думал, что дело зайдет так далеко. Его любили, насколько вообще наемники могут любить, в роте Роланд считался любимчиком фортуны и когда он брался за дело никто не оставался внакладе. Он не зарезал трактирщика Сразу как узнал только потому что желал насладиться его смертью, а перед этим рассказать, за что тот так мучительно умирает.
Он приблизился к низенькому толстячку, тот макушкой едва доставал Роланду до подбородка, а ведь убийца родителей, тогда в детстве, показался ему огромным словно замковая башня, бесстрастно глядя ему в лицо. Наемник постарел – тело обрюзгло, лицо избороздили морщины, а волосы съела плешь. Сколько ему? Лет пятьдесят, долгожитель для наемника. Что же пожил и хватит.
- А, - махнул рукой трактирщик, - сбрил, жена ругается - колется мол. Ну, заходите, располагайтесь, сейчас все равно пусто, так что всех обслужу, а Вас капитан, и Вас лейтенант, так вообще по высшему разряду.
Роланд не убил его – не смог. Хотя уже мгновенно, еще по пути в трактир, спланировал, как это сделает. Уедут они со двора, он с полдороги под благовидным предлогом вернется, и убьет толстяка Олафа, а после сожжет его трактир дотла.
Но войдя в зал, понял, что не сможет. К хозяину, едва он переступил порог, подлетела пухленькая женщина лет сорока и, нежно обняв его за талию, улыбнулась гостям.
Роланд сглотнул, из-под чепца на лоб женщины выбилась медно-рыжая прядь волос.
- Вот капитан, знакомьтесь – жена моя, Сара, а это, -  он махнул рукой в сторону кухни, из-за дверей которой выглядывали улыбающиеся детские мордашки, - дочки мои.
- Отец, - донеслось из-за спины, - лошадей распрягать?
Роланд медленно повернул голову на голос, в дверях стоял мальчишка лет девяти, очень похожий и на мать и на отца одновременно.
- Сын мой. - С гордостью произнес Олаф и обратился к капитану. - Надолго к нам, заночуете?
- Нет, поедим и уедем.
Роланд прикрыл глаза, и сжал кулаки, поняв, что не сумет отомстить за смерть родителей. Уж очень его месть будет похожа на то, что произошло с ним в детстве. И если он прикончит трактирщика, то кто знает, может быть и за ним, лет эдак через пятнадцать заявится такой вот как он мститель.
Роланд так сильно стиснул пальцы, что тонкое стекло бокала хрустнуло и вино потекло ему на колени, пятная багрянцем ткань штанов.
- Мьерде, - он грязно выругался, стряхивая капли на пол. Штаны его тонкого шелка с еле заметной вышивкой по бокам, были безнадежно испорчены.
- Синьор, - в комнату заглянул хозяин заведения – Сантьяго Гонсалез, - Вас хочет видеть сеньорита.
- К дьяволу всех сеньорит, - рявкнул Роланд.
- Но это, - хозяин быстро просеменил к нему и жарко зашептал, кто его хочет видеть.
- Долорес Де ЛаВега? – повторил он вслед за Гонсалезом. – Да, таким сеньоритам отказывать не принято. Хорошо, веди.
И добавил чуть слышно, когда за хозяином затворилась дверь:
- И что, дочери сиятельного графа понадобилось от ночной тени?
- Капуло! – он снова выругался, глянув на пятно испачкавшее штаны.
И ведь не сядешь, не прикроешь испачканное место плащом, невежливо встречать даму сидя. Взглянув на пятно еще раз, он мысленно плюнул, теперь ничего не поделаешь.
Дверь бесшумно отворилась и в помещение вошла Долорес Де ЛаВега. На пороге она остановилась и, небрежно махнув кому-то рукой, затянутой в тонкую кружевную перчатку, зашла внутрь. Нет, не зашла, мысленно поправил себя Роланд, вплыла, такой грации он давненько не видел. Последний раз такие плавные и завораживающие движения он наблюдал у танцовщицы фламенко, что танцевала в праздник Росио  на главной площади Оливы.
Дверь за ней закрылась, и они остались вдвоем. Роланд в изумлении приподнял бровь – это немыслимо, что бы незамужняя сеньорита осталась в комнате с мужчиной одна, без сопровождения. Это поступок попирал все устои общества. Видимо случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, если девушка отважилась на подобное.
- Сеньорита, - Роланд вежливо поклонился, - присядете, выпьете вина? Здесь подают превосходное Альенское.
Он видел ее несколько раз издали, тогда она показалась ему красивой, но несколько холодной, что было так не характерно для женщин юга Спании, но представлен не был, как не бывает представлен уличный пес породистой кошечке знатной госпожи. Сейчас, вблизи она показалась ему еще более красивой и не такой холодной. Он невольно залюбовался ею. Женщины славной Оливы были красивы, но Долорес была прекрасна. Даже, пожалуй, красивее Изабеллы, хоть раньше он думал, что такое невозможно.
Красивые темные глаза Долорес Де ЛаВеги сузились, а пухлые губы поджались так, что рот стал похож на шрам. Но все же она присела на предложенный стул, грациозно подобрав узорчатый подол восхитительного траджес де фаралес . На секунду мелькнула тонкая лодыжка и маленькая ступня в  расшитой золотом туфельке.
Затылок сеньориты Долорес был не мене красив, чем ее лицо. Густые черные волосы были забраны в высокую прическу, и Роланд видел меж краем расшитого в тон платья мантона и линией густых волос высокую смуглую шею.
- Сеньор Муэрто, - прервала его любования синьорита Де ЛаВега, - я пришла сюда не вино пить, у меня к Вам, как бы это сказать, конверасион привада.
- Приватная беседа? – переспросил Роланд, обходя девушку и усаживаясь на стоявший напротив нее стул.
Разделявший их стол мешал разглядеть ее руки, но по движению плеч он угадал, что девушка нервно теребит складку шелкового платья.
Взгляд его скользнул по расшитому лифу, прошелся по изящной шее, круглому подбородку, пухлым губам, тонкому с горбинкой носу и уткнулся в темные глаза с неестественно расширенными зрачками.
Да, она боится! Осенило его, вот и нервничает, и совсем не из-за того что уединилась с мужчиной, как он вначале подумал.
Интересно чего может бояться дочь правителя города? Старый граф, Долорес была поздним ребенком, железной рукой правил городом. Его если и не боялся, то, как минимум, уважал даже глава лас сомбрес дела ночи . К тому же, как слышал Роланд, девушка пользовалась уважением в низших слоях Оливы. Она содержала несколько домов призрения и сиротских приютов. Так что обидеть ее не пришло бы в голову и самому закоренелому матону . Если только…
Роланд прокрутил эту мысль в голове, но затем отбросил. Что может связывать прекраснейшую Долорес Де ЛаВегу донну из знатного рода и парочку залетных компрачикос. Ни-че-го!
В ответ на это его ничего, тревожно заныл, давным-давно перерубленной в одной из компаний, бицепс левой руки. Роланду очень хотелось потереть руку, но боль, словно услышав его, отступила. Вместо этого он налил в хрустальный бокал вина и протянул его Долорес:
- Выпейте немного вина, прессиоса дона  и успокойтесь.
- Я спокойна сеньор Муэрто, - девушка все-таки взяла предложенный бокал и нервно пригубила вино.
- Роланд, зовите меня Роланд и рассказывайте, я Вас слушаю.
- М-м-м, дело в том, что один знакомый посоветовал мне обратиться к вам, как к человеку умеющему улаживать, э-м-м так сказать касос делекадос .
- Один человек? – Роланд изумленно вскинул брови. – Позвольте узнать кто?
- Я бы… - она запнулась, но твердо продолжила, - я бы не хотела называть его имени.
Роланд улыбнулся:
- В таком случае, сеньорита Де ЛаВега, я вынужден прекратить нашу конверсион привада.
- Но… - Долорес опустила голову, - я не знаю как…
- Как он или она к этому отнесется? – Роланд не сводил с нее глаз, он в принципе уже догадывался, кто мог посоветовать воспользоваться его услугами. – Не беспокойтесь, эта знание умрет вместе со мной. И он… - Роланд сделал небольшую паузу, - или она ничего об этом не узнает.
- Я… хорошо, - девушка вскинула голову, - донна Изабелла, Изабелла Дельгадо.
Роланд улыбнулся и пробормотал себе под нос:
- Болтушка.
- Что?
- У сеньоры Изабеллы длинный язык.
- Вы мне поможете, сеньор Муэрто? – Слова просьбы давались ей с трудом, было видно, что прессиоса дона не привыкла просить.
Какие прекрасные глаза, машинально отметил Роланд, а сколько в них дел оргуло . Да гордости в глазах донны Де ЛаВеги много, можно сказать прирожденной гордости, того чего нет в глазах большинства простолюдинов, но и мольбы в них было предостаточно. Пожалуй, мольбы было даже больше, решил он и хм, таким глазам отказать невозможно.
- Как же я могу помочь, если не знаю сути тема сенсибле ?
- Это согласие?
А девочка, кстати, сколько ей - семнадцать вроде бы, имеет железную хватку, сразу видно, чья она дочь.
- Я решу это, когда выслушаю Вас, донна. Только надеюсь, речь идет не об убийстве. Я хоть и отправил немало душ навстречу святому Диктину, но не сикарио  и даже не эспадачини .
- Нет… - опять короткая заминка. - Нет, - уже уверенней произнесла она, - речь идет не об убийстве.
- Рассказывайте, донна, как я и говорил наш разговор останется между нами. Рассказывайте, я Вас внимательно слушаю.
- Хорошо!
Это хорошо, она произнесла так, словно собралась прыгать в бездну.
- Слушайте.
Рассказ Долорес Де ЛаВеги был интересным и даже забавным, но в принципе достаточно заурядным.
У Долорес пропала наперсница, девушка из бедной, но благородной семьи. Габриэль ДеАриес приехала три года назад с севера Спании из славного города Пие-де-Порто, навестить престарелую тетку. Тетка к прискорбию племянницы вскоре умерла, оставив племянницу без средств к существованию. Денег чтобы вернуться назад у нее не было, и судьба сеньориты ДеАриес была бы печальна, если не сказать, трагична, не встреться на ее пути Долорес.
Юная Де ЛаВега входила в тот возраст, когда благородные сеньориты выходят в свет и ей требовалась наперсница ее возраста или чуть старше. Габриэлла как никто другой подходила на эту роль, будучи старше Долорес на четыре года, она была, что называется девушкой голубых кровей, из рода пусть и обедневшего, но благородного.
Помимо славных предков Габриэла была обладательницей стройной фигурки, симпатичного личика и что самое главное - обладала безукоризненными манерами. Что в глазах отца Долорес гранда Де ЛаВеги было весомым аргументом. Так ДеАриес оказалась в окружении взрослеющей Де ЛаВеги.
И вот третьего дня она пропала. Ушла в кирху помолиться и не вернулась. Но это не самое худшее, вместе с ней пропала реликва де фамилиа , которая передавалась в семье Долорес от матери к дочери, уже на протяжении десяти поколений.
- Вы считаете, что это именно донна ДеАриес взяла эту вещь? – Роланд до этого изучавший подсыхающее пятно на своих штанах поднял глаза на Долорес.
- Я… - девушка нервно поправила прядь волос, выбившуюся из прически. – Я не знаю что думать. Габби… Габриэль не способна на воровство, она… она честна до…, я не знаю человека более правдивого чем она. А тем более чтобы что-то украсть… - сбивчиво говорила она. - Может быть ее заставили? Я не знаю!
- Хорошо, - Роланд усмехнулся наивности девушки, и решил зайти с другого конца, - предположим, что это не она. Скажите сеньорита Долорес, с чего Вы решили, что ДеАриес пропала? Может быть, она просто загуляла, закрутила роман, отправилась к любовнику или просто се энаморе ? И потеря счет времени? Тем более что она взрослая и свободная женщина и никому не должна давать отчета в том, куда и насколько она уходит.
- Нет, что Вы сеньор Муэрто, - глаза Де ЛаВеги от такого предположения вспыхнули огнем, - Габби не такая, она честная женщина. У нее есть жених, они помолвлены и даже день свадьбы назначен. Она любит своего жениха, вы бы видели, как горят ее глаза, когда она про него рассказывает. Габби, конечно, могла пойти к нему, - при этих словах Долорес покраснела и опустила глаза, - такое уже бывало, но его сейчас нет в городе.
Святая простота думал Роланд, рассматривая прекрасную донну, при всей ее гордости, красоте и железе в характере, она смущается, когда речь заходит об ми энканта ла сераниа .
- Где же это весьма достойный сеньор, и кто он кстати?
- Сеньор ДеКабреро в отъезде с торговой миссией, где-то в Алисии.
- Сеньор ДеКабреро? – переспросил Роланд, - Хоакин ДеКабреро?
- Да, - удивленно ответила Долорес, - Вы его знаете?
- Нет, - Роланд улыбнулся, - слышал что-то.
Хоакин значит ДеКабреро, Хокки Брибон , как его прозвали в злачных местах ночной Оливы. Большой любитель подростков, малолетних девочек и крепкой граппы, а также азартных игр, с хорошо подвешенным языком и очень красивый, ну-ну. Такой и впрямь мог подбить девушку на кражу, особенно если она влюблена в него до умопомрачения, но Хоакина и вправду не было в Оливе. Вот только отправился он не в Алисию и уж конечно не по торговым делам. Насколько было известно Роланду, сей доблестный идальго отправился навести шороху в публичные дома Талии.
- Н-да, - произнес он в слух, - весьма достойная кандидатура для прекрасной донны ДеАриес.
- Мне кажется или в ваших словах я слышу иронию? – Долорес выпрямилась, хоть казалась куда больше, ее осанке позавидовала бы и королева Альбанских островов, и сурово свела красивые брови на переносице.
- Ну что Вы, сеньорита Де ЛаВега, как можно, Вам просто показалось. Как давно они вст… хм помолвлены?
- Полгода.
- Хорошо.
Роланд замолчал, обдумывая услышанное. Отпив еще глоток чудного терпкого Альенского он произнес:
- Скажите, а слуги не пропадали из вашей асиенды? Может быть, кто-нибудь из обслуги ведет себя не так как всегда, нервничает, ну, что-нибудь такое?
- Нет, - задумчиво ответила Долорес, - слуги все на месте никто не пропадал и даже не отлучался и поведение…, я не замечала изменений в их поведении. Нет.
- Ладно, донна Де ЛаВега, я понял Вас, и займусь вашим тема сенсибле. И да, насколько я понимаю, Ваш отец не в курсе произошедшего?
- Нет, и я бы не хотела, что бы он что-то узнал.
- Это само собой разумеется, только ему все равно придется рассказать об этом, если сеньора ДеАриес и Ваше семейная реликвия не найдутся. Вы это понимаете?
- Прекрасно понимаю, - молодая Де ЛаВега побледнела, но смотрела твердо и решительно, - в этом случае я ему все расскажу.
Роланд кивнул:
- Но надеюсь, о нашем маленьком разговоре Вы ему не поведаете?
- Безусловно.
- Отлично. Вы кстати так и не рассказали, что конкретно пропало.
Долорес Де ЛаВега кивнула.
- Это крест. Четырехконечный. Перекладины в виде вытянутых ромбов. Вертикальные длинней горизонтальных. Основание отлито из серебра, лицевая сторона выполнена из бирюзы, голубой как весеннее небо. В центр креста - круг с изображением змея кусающего собственный хвост, залитый прозрачной смолой. Размер чуть меньше моей ладони.
Девушка продемонстрировала Роланду затянутую в перчатку ладошку.
- Выглядит, конечно, грубовато, но ему Бог весть сколько лет. По мнению ювелира моего отца не менее пятисот. Его ни с чем не спутать. Увидите, сразу узнаете.
Роланд, молча смотрел на нее, на всем протяжение разговора его не покидало ощущение, что девушка что-то недоговаривает. Но, несмотря на все сомнения, он решил помочь ей, не сам конечно, а отрядить на поиски пропажи пару толковых и преданных лично ему парней, пускай поразнюхают. Хорошим расположением таких высокопоставленных персон в наше время не разбрасываются. А в случае удачи молодая Де ЛаВега будет ему должна.
- Я займусь Вашим делом, донна, скажите, как мне с Вами связаться, если… когда у меня появятся новости?
Девушка задумалась, об обратной связи она не подумала. Наконец она произнесла:
- Люка. Связь будем держать через него, это мой гард , его семья держит небольшой трактир в конце улице горшечников. Отдайте записку его отцу, он даст ему знать, а Люка передаст мне.
Девушка поднялась со стула собираясь удалиться.
Роланд встал и приблизился к ней почти вплотную.
- Долорес, - он впервые назвал ее по имени и на ты, - а ты не боишься, что твой отец узнает о нашей встрече? Это может плохо закончится, если не для тебя, то для меня уж точно. Никто из твоих, - он кивнул головой на дверь, - гардов не проболтается об этом визите?
- Нет, - Долорес улыбнулось очаровательной улыбкой, очаровательной и холодной, словно ледник зимой, и в свою очередь назвала его по имени, - Роланд, никто из моих телохранителей не проболтается. Они мне обязаны.
- Настолько обязаны, что пренебрегут своим долгом перед грандом Де ЛаВегой?
- Долг? Они должны только мне. Люка обязан мне жизнью. Себастиан, он должен мне еще больше чем Люка.
- Что же может быть дороже жизни, сеньорита? – Роланд был заинтригован.
- Жизни жены и дочери. - Отчеканила Долорес Де ЛаВега.
- Вы опасный человек, - проговорил Роланд, глядя прямо в ее красивые глаза, - уже личную гвардию собираете.
И добавил:
- Долорес Де ЛаВега, Вы далеко пойдете и я не удивлюсь если лет через пятнадцать – двадцать править городом будете Вы. Не напрямую конечно, правитель женщина в наших краях нонсенс, но дергать за ниточки будете Вы. Бедный Ваш будущий муж.
И сколько в его словах было сожаления, а сколько восхищения не знал и сам дьявол.
Долорес ничего не ответив, круто развернулась, обдав Роланда едва уловимым терпким запахом жасмина, и направилась к выходу.
- Постойте, - окликнул он ее на самом пороге, - еще один момент. Где в последний раз видели Вашу компанеро ?
Долорес замерла на пороге, даже по ее спине было заметно, что вопрос ей не понравился. Она медленно обернулась и, тщательно подбирая слова, сказала:
- Ее видели около дома сеньора Сантьяго Дельгадо.
Вот как? Роланд мысленно вскинул брови в немом удивлении. Такого он и ожидать не смел.
- Кто?
- Наша горничная.
- Она была одна?
- Нет.
- С кем? - Роланд слегка повысил голос. - Что вы цедите по слову? Говорите.
- С двумя господами. Я не знаю их имен, по виду приезжие.
- Опишите мне их.
- Один высокий, длинные очень светлые волосы. Второй пониже и поплотнее первого, бритый наголо. Очень похож на хешарца.
- Так, так, так, - очень медленно и с очень нехорошей интонацией проговорил Роланд, - почему Вы мне сразу не сказали?
- Я… Я испугалась, - Долорес опустила голову, - они мне показались очень опасными и их глаза… Я таких ни у кого не видела. Пустые и… словно мертвые.
- Вы с ними встречались?
- Нет, - испуганно проговорила девушка и опустила голову, и сразу стало ясно, что она очень юна и неопытна, - я хотела, даже в гостиницу пошла, где они остановились, хоть Люка и отговаривал меня, но я все же пошла. Но когда я их увидела, я… я просто испугалась.
- И все же Вы не обратились к отцу, а пришли ко мне. Почему? Только не надо мне про реликвию говорить, это я уже слышал. Поведайте мне второй, скрытый слой.
- Потому что Вы, точнее они похожи на Вас.
Она вскинула голову, взгляд упрямый и одновременно испуганный.
Роланд кивнул:
- Верю. До свидания сеньорита Де ЛаВега.
Когда девушка ушла, Роланд набухал полный стакан вина и устроившись в кресле принялся размышлять в слух.
- Значит май куэрдо  компрачикос Вы в городе уже больше трех дней, а на встречу явились только сегодня? Интересно. Вот и начал прощупывается тайный план, прячущийся в тени простого похищения. Что же вы затеяли мои разлюбезные бывшие ландскнехты?
Бицепс опять заныл, на этот раз Роланд не стал сдерживаться и с удовольствием растер руку. Стало легче, но не намного, это ведь не физическая боль, а скорее метафизическая.
Пожалуй, визит к Изабелле стоит отменить. Это он уже сказал не вслух, а про себя. Хоть и жаль, последнее время они стали видеться реже. Но с весточкой он пока повременит, дождется доклада Джозе и тогда…
Словно услышав его мысли в дверь стукнули условным стуком.
- Войдите.
Дверь приоткрылась и в нее ужом проскользнул Проныра.
- Пей, ешь, махнул рукой на стол Роланд и рассказывай.
- Благодарю, - Джозе, налил себе вина, но есть не стал.
- Компрачикос в гостинице, сначала ели и пили в общей зале, потом в номер вернулись. Подхватили двух лакидос  и поднялись в комнату. Одна тощая, словно селедка, а другая настоящий балена , видели бы Вы ее зад сеньор Роланд, это просто…
- Джозе, - Роланд прервал его, - подобные подробности меня не интересуют. Что они делают сейчас?
Проныра масляно усмехнулся:
- Когда я уходил, они, судя по звукам, ходер  этих милашек.
- С ними никого больше не было?
- Кого именно? – осторожно уточнил Проныра.
Роланд пожал плечами:
- Мужчин, женщин?
- Малец мой, вы его не знаете Сезаро Курси , пока они жрали, пошарил в комнате, там никого не было.
- Надеюсь осторожно? – Нахмурился Роланд.
- Конечно, просто заглянул, ничего не трогал.
- Ладно, наблюдай дальше. Послание помнишь, где оставлять?
- Обижаете сеньор, Проныра на память никогда не жаловался. У старьевщика Федерико. Так я пошел?
Роланд кивнул.
Джозе одним большим глотком допил вино и исчез.
Ну что ж, пожалуй, визит к прекрасной Изабелле можно и не отменять, вот только переодеться надо.

Он сидел в изголовье кровати, всем телом откинувшись на стену, обитую толстым гобеленом, на шерстяном полотне родом из жаркого Хешара были изображены лев и львица, слившиеся в любовном экстазе, и смотрел на Изабеллу, спящую у него в ногах. Любоваться ею он мог бесконечно. Гладкая и чистая ни родинки, ни пятнышка, кожа, очень светлая для коренной уроженки Спании. Те были смуглы, черноволосы и темноглазы, а по плечам сеньоры Де Кабреро водопадом струились густые темно-русые волосы, и глаза были изумительно прозрачного, как озера родины Роланда, серо-голубого цвета. Изабелла была безупречна, только чуть более худа, чем нравилось Роланду, но это была такая мелочь, на которую не стоило обращать внимания.
Лет семь назад он не мог и подумать, что у него будет любовная связь с одной из прекраснейших женщин Оливы, и по совместительству женой одного из столпов города. Того самого, возле дома которого, горничная Долорес Де ЛаВеги видела Габриэллу ДеАриес в обществе Гая Мертвеца и Хесуса Волка, двух скользких и очень опасных наемников, неизвестно на кого работающих. Или после рассказа Долорес известно? Вряд ли, Сантьяго Дельгадо был, конечно, именит, богат и обладал достаточной властью, чтобы стереть Роланда в порошок, ну или как минимум попытаться это сделать, узнай он о его связи с собственной женой. Но к счастью он был также глуп, как и богат. Так что вряд ли он мог стоять за этой интригой. Кто-то другой манипулировал и наемниками и Роландом и человеком отдававшим приказы Роланду. А это наводило на кой-какие мысли, надо сказать очень нехорошие мысли, настолько нехорошие, что Роланд гнал их от себя, по крайней мере, пока у него не будет информации больше чем сейчас, или пока наемники не начнут действовать.
Гнать то он их гнал, да только они – мысли упорно вертелись вокруг во что же он все-таки влез, согласившись помочь сеньорите Де ЛаВега. И как связаны два бывших ландскнехта и один правящий дом, точнее два, если считать Дельгадо. И чем такая связь может вылиться для него. Ничем хорошим для него это закончиться не могло, конечно. А если принимать во внимание заканчивающийся четвертый период в его жизни, то все могло обернуться куда хуже, чем он мог подумать.
Изабелла пошевелилась и, чмокнув во сне губами, перевернулась на спину, открыв его взору маленькую грудь с острыми сосками и аккуратно подбритый темный пушок внизу живота.
Мысли Роланда мгновенно перескочили с наемников на женщину, лежащую у его ног. Пламя страсти вновь зародилось у него в животе, и он уже почти решил разбудить ее, чтобы контюа су люча де амор , но Изабелла, вновь причмокнув, свернулась калачиком, так что он мог видеть только скрещенные ноги и тонкие руки, обхватившие колени, все остальное скрывали волосы накрывшие женщину словно покрывало.
Пусть поспит, решил Роланд, да и он пока не набрался достаточно сил, чтобы доставить ей настоящее удовольствие. Надо еще немного передохнуть. Дьявол! Это не женщина, а вулкан страсти.
Роланд с трудом отвел взгляд от спящей Изабеллы. О чем он думал? Ах да! О девятилетних отрезках его жизни, заканчивающиеся крутым поворотом в его судьбе, иногда хорошим иногда плохим.
Раньше он об этом не думал, он вообще не любил философствовать, предпочитая действовать, а не размышлять. Но его нынешняя, скажем так работа, не сказать, что была слишком спокойной, но оставлявшая достаточно времени для размышлений. Да и сеньор Альваро служивший у Роланда писарем, бывший пастор небольшой деревенской церкви, расстриженный за пьянство, лет эдак десять назад, любил философские диспуты. Он же и пристрастил Роланда к чтению, благо библиотека, оказавшаяся в его распоряжении, была весьма богатой.
После прочтения одного весьма занятного манускрипта под называнием «Течение времени и человек» некоего Ласто Симонского, Роланд обратил внимание на эти девятилетние отрезки своей жизни и резкие повороты в этой самой жизни после их окончания.
Первый такой отрезок – счастливое и безоблачное детство, закончился вторжением ландскнехтов в его родной город и смертью родителей.
Второй продолжался до тех пор, пока его не приняли в роту Мертвоголовых. Роланд вздохнул, о тех годах он особенно не любил вспоминать. Три года жизни в сиротском приюте, из которого он несколько раз безуспешно сбегал. Затем, когда ему исполнилось двенадцать, четыре года скитаний по дорогам Вейцари, Утенберга, Инеции и Талии. За это время он стал настоящим человеком дороги и наконец, в шестнадцать, добавив себе при найме пару лет, поступил на службу в войско приграничного Ижона, там как раз готовились к войне с соседями, и набирали в войско всех подряд, лишь бы будущий воин мог удержать в руках копье. Через два года почти беспрерывных приграничных стычек, заматерев и набравший армейского опыта, он прошел соискание в роту ландскнехтов, и стал Мертвоголовым.
Так начался третий период – полный крови, боли, азарта и женщин. Который кончился ровно через девять лет. Тогда, когда он ушел из отряда, чтобы оказаться далеко от земель, где хозяйничала рота Мертвой головы. После недолгих скитаний он осел в благословенной Спании. Стране славящейся своим вином, благодатным климатом и жарким морем. Где женщины были столь же красивы, как и горды, а мужчины щедры на дружбу и свару, затеваемую по любому пустяшному поводу.  Стране давно не знающей войн и ничего не слышащей о чуме под названием ландскнехты.
Вот он четвертый, подходящий к завершению отрезок. Что ему несет следующий и будет ли он?
Роланд не успел додумать эту мысль до конца. Изабелла проснулась и сладко потянулась, открыв для его взгляда всю себя. От этого вида вся философия мигом выветрилась из его головы.
- Любимый, - женщина, словно кошка, подкралась к нему.
- Да сладкая, - он погладил ее по гриве спутанных со сна волос.
- Возьми меня. - Изабелла потерлась щекой о его живот, и легла на него, крепко прижавшись всем телом. - Прямо сейчас, я соскучилась по ощущению тебя внутри себя.
Роланд в притворном ужасе воскликнул:
- Так быстро? Мы же только…
- Т-с-с, - Изабелла коснулась кончиками пальцев его губ, - просто возьми меня и все.
И Роланд взял ее. Хотя это как посмотреть, кто кого взял, мелькнула у него последняя мысль, прежде чем страсть окутала его огненным клубком и сожгла все размышления.
Изабелла последний раз вздрогнула в пароксизме страсть и, издав глубокий горловой стон,  обмякла под телом Роланда. Он собирался уже откинуться на подушки и освободить ее от своей тяжести, но гладкие ноги женщины обвили его бедра, а руки обхватили плечи.
- Подожди, - хрипло прошептала она ему в ухо, - побудь во мне.
Ладонь ее скользнули по его плечу и, нащупав жуткий шрам толщиной в палец и змеящийся от правой лопатки вниз до поясницы, начала нежно его поглаживать. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Словно поглаживая кошку вдоль хребта. Шрам этот он получил в одну из трех проигранных его ротой компаний. Он, тогда еще простой латник, в составе банды  попал в засаду устроенную Альбанскими рейтарами. 
Роланд, как сейчас помнил то промозглое утро, туман кольцами вьющийся от реки и мелькающие тут и там – спереди, сзади и с флангов львиноголовые флажки вражеского отряда. Он помнил грохот выстрелов и свист пуль. Как пороховой дым, сливаясь в объятия с туманом, делал видимость еще хуже. Как его товарищи спелыми грушами с деревьев сыпались на вытоптанный лошадиными копытами берег. Как под ним, сраженная выстрелом, пала лошадь и он, едва успев выдернуть ногу из стремени, покатился по пологому берегу к кромке заросшей тростником воды. Как сбоку, словно из ниоткуда возник закованный в черные латы всадник и, вскинув громадный рейтпистоль  спускает тлеющий фитиль. Помнит как в последний момент, уходя от пули, он ныряет под брюхо жеребца и всаживает выхваченный кинжал сначала в бедро, а потом прихватив перевязь и нагнув к себе врага в горло. Как пытается вскочить на коня чтобы, дав ему шенкелей, переправиться через реку в надежде оторваться от рейтар на том берегу. Но конь, храпя и кося бешеным глазом на человека, рвет поводья из рук, не давая сесть на себя. Как из тумана выскакивает еще один черный всадник с оскаленным львом на айлетте  и с оттяжкой рубит Роланда рейтшвертом . И обжигающую боль в правом плече, когда тяжелое острое лезвие перерубает наплечник и скользит вдоль по спине, кроша кольчугу в клочья. Как ударом его отбросает лицом на лоснящуюся лошадиную шею. Помнит горький лошадиный пот на своих губах. Как он разворачивается к врагу лицом и пытается  достать меч, но боль, дикая боль в спине и шее, не дает ему пошевелить рукой. Как рейтар снова заносит меч для удара, а ему на плечи из клубов тумана прыгает фигура в цветах его копья и несколько раз бьет кинжалом в просвет между бургиньотом  и кирасой. Видит брызги крови, разлетающиеся в туман, а дальше темнота и чьи-то руки, подхватывающие под мышки и волочащие его тело в холодные речные воды.
Роланд мотнул головой отгоняя тени прошлого и остался, как был, в неудобной позе, опираясь на постель локтями и коленями, чтобы не давить на любовницу всеми своими двухсоттридцатью футами живого веса.
- Ты знаешь, что мне в тебе больше всего нравится? – жарко зашептала Изабелла.
- Надеюсь, мое умение доставлять тебе наслаждение? - попытался неуклюже отшутиться Роланд.
- И это тоже, - женщина застонала, и он почувствовал, как она сжимает его внутри себя, - а еще то, что ты не похож на других. Эти твои шрамы и татуировки. - Она прикоснулась губами к искусно сделанному шраму на шее. – Такого я еще ни у кого не видела.
- На кого других? На твоих других любовников?
- Дурачок, - нежно шепнула Изабелла, - после того как я тебя встретила у меня никого не было.
Это было лестно слышать, если учесть что любовниками они стали более пяти лет назад.
- А как же муж?
- Эта, гуарро , перестал спать со мной, с тех пор как узнал, что я не могу родить ему ребенка.
В словах женщины Роланд расслышал неподдельную боль. Ему хотелось утешить ее, но он не находил слов. Он был больше воином, чем любовником.
- К тому же эта, тварь, - она почти выкрикнула ругательство, - больше любит своих игеррийских любовниц, которые ублажают его не только тем местом, в котором ты сейчас находишься, но и своими грязными ртами и не подмытыми гуэвонос  . Он, знаешь ли, очень любит эти штучки.
Она почти рыдала, но не от боли и негодования, а от еле сдерживаемой ярости.
Роланд молча гладил ее по волосам. Он был ошеломлен, обычно ни о чем подобном они не говорили.
- Знаешь, - Изабелла обхватила его голову и заглянула прямо в глаза, ее зрачки были расширены так, что радужки совсем не было видно, - только я думаю дело не во мне, а в нем. Это его семя безжизненно как пески Хешара, а не мое лоно похоже на дырявый барабан, как он мне как-то заявил.
- Почему ты так думаешь? – Роланд прижался к ее сухим и горячим губам.
- Почему? – женщина отодвинула его голову и засмеялась зло и торжествующе.
Он снова почувствовал, как она сжимает его внутри себя, от этого член его начал твердеть.
- Я чувствую, ты готов к схватке. - Изабелла снова приникла к его рту.
Роланд вместо ответа начал двигаться в ней.
- Да, - Изабелла застонала, помогая ему бедрами. – Давай, - слова ее перемежались стонами, - убежим, отсюда, вместе. Бросим все к дьяволу и сбежим!
Роланд, удивленный таким предложением прекратил двигаться.
- Нет, - простонала Изабелла, - не останавливайся, продолжай.
И Роланд продолжил, решив разобраться с этим после того как они насытятся друг другом.
- С чего тебе пришла такая мысль? – продолжил он свой разговор.
Теперь он лежал на спине, а Изабелла, примостилась у него под боком, закинув на него ногу и обняв рукой поперек груди.
- Какая? – почти промурлыкала она.
- Сбежать.
- Подумай любимый, ты же умный. Я тебе почти все сказала.
Роланд прокрутил в голове их разговор.
- Ты беременна.
- Да, любимый. – Изабелла приподнялась и, опершись о его грудь локтями, заглянула ему в глаза. – Ты не рад?
- Это несколько неожиданно. – Протянул Роланд. Он был ошарашен, но и… Рад? Да пожалуй, он был рад этому известию.
- Ты отказываешься от своего ребенка? – Изабелла отодвинулась от него и, села скрестив по-хешански ноги.
Глаза ее сузились и потемнели, из серо-голубых став стальными.
- Дурочка, - он тихо рассмеялся, - я всегда мечтал о наследнике. Вот только теперь мне придется убить твоего мужа.
- Ты этого боишься? – она снова прильнула к нему и стала водить пальцем по вытутаруиваным на его груди черепам. Сначала по шести весело скалящимся, как раз по числу удачных компаний, потом по трем без нижней челюсти именно столько было поражений в военной карьере Роланда.
- Смерти я перестал бояться еще в девять лет. Первого своего я убил в двенадцать, я как раз сбежал из приюта и целый месяц шлялся по дорогам Вейцарии, заколол гвоздем. Я как сейчас помню его, не убитого – гвоздь.  Большой, квадратный, с толстой шляпкой и ржавый, но острый, я его вытащил из крестьянской телеги. А уж скольких после этого я отправил в ад и сам не помню…
Роланд замолк, вновь переживая те события.
Пальцы Изабеллы на его груди дрогнули и замерли, он почувствовал, что грудь под щекой женщины стала влажной. Роланд осторожно прикоснулся к ее лицу, так и есть, кожа была мокрой.
Он грустно улыбнулся, рассказ и впрямь был из самых приятных:
- Не плачь. Смерть это всего лишь смерть и меня она не пугает. Ни своя, ни чужая.
- Зато я ее боюсь, - голос женщины чуть слышно подрагивал, - и своей и твоей. Может, просто сбежим?
- Куда? Я не хочу уезжать из этой страны. Да и я не смогу обеспечить тебе достойную жизнь.
- Мне плевать на…
- А мне нет, - прервал он ее, - я не хочу, что бы мой сын в чем-либо нуждался. Да и скрываться я не хочу.
- Тогда…
- Т-с-с, - он оборвал ее на полуслове, - это мы обсудим потом. Сейчас скажи, зачем ты отправила ко мне Долорес Де ЛаВегу.
- Она была у тебя? – Изабелла погладила его по животу. – Тебе понравилась девочка?
- Да, она красивая, - машинально ответил Роланд, размышляя какие вопросы, следует задать Изабелле.
- И-с-с, - выдохнул он сквозь зубы, когда пальцы Изабеллы сжали его член, а острые коготки царапнули нежную кожу. Воистину хоть внешне эта женщина отличалась от коренных спанок, но темперамент были истинно южным - взрывным, словно пушечное ядро начиненное картечью.
- Тебе! Она! Понравилась!? – Выделяя каждое слово, произнесла Изабелла.
Он чуть отстранился и поглядел ей в глаз. В них было даже больше ярости, чем тогда, когда она говорила про мужа.
Роланд улыбнулся и осторожно поцеловал женщину в уголок крепко сжатых губ.
- Она красивая, - прошептал он ей на ухо, - но для меня есть только одна женщина - это ты.
- Ты любишь меня?
- Люблю! – Роланд кивнул.
Пальцы женщины разжались и нежно погладили пострадавшую плоть.
- Я тоже люблю тебя. И запомни…
Он ожидал услышать от нее еще что-нибудь о других женщинах, но Изабелла его удивила, хотя и не так сильно, как тогда когда сообщила о своей беременности.
- Такого я никому еще не говорила.
- Так все-таки, зачем ты посла ее ко мне?
- Девочка попала в беду, и я подумала, ты сможешь ей помочь.
- Она знает, что мы любовники?
- Конечно, нет! – Изабелла села.
Роланд протянул руку и погладил ее грудь. Женщина в ответ на ласку мурлыкнула словно довольная кошка, и накрыла его ладонь своею.
- Как ты объяснила ей знакомство со мной?
- Сказала, что ты вел дела с моим отцом.
Она снова удобно устроилась у него на плече.
- Хорошо! – Роланд, гладил ее по волосам, думая о том, что Габриеллу ДеАриес в последний раз видели входящую в один из домов принадлежащих мужу Изабеллы.
- Изабелла, - осторожно начал он.
- Да, - голос женщины был сонным и он понял, что она вот-вот заснет.
- Твой муж надолго уехал?
- На неделю.
- Ты не знаешь, куда он уехал и с кем?
Умница Изабелла не спросила, зачем ему было это надо.
- В свой загородный дом. Взял пару игерийских шлюх и уехал.
- Только их?
- Нет, без пятерки гардов он никуда не выезжает.
Роланд взглянул на хрустальную клепсидру. Ему надо было уходить.
- Любимая, - кажется, он впервые так назвал ее, - мне пора, у меня сегодня еще есть дело.
- Ты вернешься? – Изабелла отстранилась от него.
- Не забудешь про нас? - Она погладила себя по животу, - Как только покинешь дом.
- Нет, - Роланд встал, - теперь никогда.
Он наклонился и поцеловал ее.
- Теперь никогда, - он повторил свои слова, с нежностью глядя на Изабеллу.
Он осознал что ни к одной из женщин деливших с ним постель он не испытывал того, что чувствовал сейчас к Изабелле. Пожалуй, это можно было назвать любовью.
- Хорошо, - женщина закуталась в простыню, - я верю тебе. И я люблю тебя.
Он кивнул, нашаривая штаны и камиссу.
Еще один вопрос не давал ему покоя пока Роланд одевался, и он решил его озвучить:
- Ты сказала, что я не похож на других, чем?
- Дурачек? – Изабелла слабо улыбнулась. – Всем. Начиная от внешности и заканчивая всем остальным – манерами, поведением… да всем.
Он был почти готов, осталось зашнуровать двойной кожи колет, с вшитой между слоями кольчугой, пулю такая не остановит, но от подлого удара в спину стилетом или пропущенного укола чинкуэдой вполне.
Роланд поправил чинкуэду прикрепленную за спиной, но не так как ее носили здесь – поперек поясницы, а вдоль - от левого плеча к правому бедру рукоятью вниз, и накинул на плечи короткий плащ, хубоном он пренебрег – ночь была теплая. Сжимая в руке широкополую шляпу горцев,  он легко вскочил на подоконник, собираясь выпрыгнуть в сад, как Изабелла окликнула его:
- Любимый, - видимо она твердо решила так его называть, обернувшись, он увидел как в свете звезд, блестят ее глаза, - когда ты придешь?
- Когда возвращается Де Кабреро?
- Не раньше чем через пять дней.
- Я буду у тебя через три дня. Жди меня здесь. – Он улыбнулся. – Голенькой словно новорожденное дитя.
Он изобразил губами поцелуй и выпрыгнул в окно.


продолжение следует...

С уважением.

Расшифровка некоторых терминов и ругательств на Спанском.

  Камиса – мужская рубашка.
  Кальцбальгер - короткий меч ландскнехта для «кошачьих свалок» (ближнего боя).
  Хубон – мужская куртка.
  Гросс-мессер - тип немецкого позднесредневекового холодного оружия.
  Компрачикос - преступные сообщества, занимавшиеся похищением и куплей-продажей детей.
  Кондотта - договор о найме.
  Мантон – женский вышитый платок.
  Копье – подразделение в роте ландскнехтов.
  Праздник Росио - массовое религиозное паломничество.
  Траджес де фаралес – платье.
  Лас сомбрес дела ночи – ночные тени (бандиты).
  Матон - головорез.
  Прессиоса дона - прекрасная незнакомка.
  Касос делекадос - деликатные дела (щекотливые ситуации).
  Дел оргуло – гордости.
  Тема сенсибле – деликатный вопрос.
   Сикарио - наемный убийца.
  Эспадачини – бретер (зд. наемный дуэлянт).
  Реликва де фамилиа - фамильная реликвия.
  Се эноморе  - влюбилась.
  ми энканта ла сераниа – любовная близость.
  Брибон – шалун.
  Гард – здесь охранник.
  Компанеро – подруга.
  Май куэрдо – дорогие мои.
  Лакаидас – проститутки.
  Балена – дословно кит (зд. толстуха).
  Ходер – трахать.
  Курси – пижон.
  Контюа су люча де амор  - продолжить любовную схватку
  Гуарро – букв. свинья
  Гуэвон – задница.

0

11

Раз уж никто не пишет -(, придется самому -)

Продолжение Ландскнехта.

Алексей Иванович Войнов. День 1.

Войнов вздрогнул всем телом и проснулся. Быстро, пока сон окончательно не выветрился из памяти, нашарив под низкой кроватью ручку и ученическую тетрадь, с переплетом в виде пружинки и изображенными на картонной обложке веселыми котятами, он начал писать. Темноту в комнате разгонял одинокий фонарь, покачивающийся за окном, но этого тусклого света Войнову вполне хватало. Как и в предыдущий раз до конца записать приснившееся он не успел, детали бледнели и стремительно исчезали из памяти. Сон уходил, оставляя после себя тревожно, словно в предчувствие беды, бьющееся сердце.
Этот сон снился Алексею Ивановичу уже много раз, он даже не знал сколько точно. Алексей Иванович помассировал слабо тюкающий левый висок, припоминая, как давно это началось. Сделал он это машинально - за девять лет он привык к этой слабой боли и почти перестал ее замечать. Пожалуй, решил он, сон начал посещать его около полугода назад, это точно, а может и раньше. Поначалу сон приходил раз в месяц, потом раз в две недели, а с пару месяцев назад зачастил сначала через две ночи на третью, и вот уже вторую неделю он снится каждый день. Нельзя сказать, что сон не нравился Войнову, даже наоборот - он привносил в его размеренную и не слишком богатую событиями жизнь пенсионера определенное разнообразие. Его беспокоило только одно – было у него смутное чувство, что сон ничем хорошим не заканчивается, но вот чем конкретно он не помнил.

Читать дальше

Когда сон пришел третий раз подряд Алексей Иванович начал записывать его. Для чего специально купил себе общую тетрадь в клеточку. Не всегда ему это удавалось. Иногда он исписывал по несколько страниц, а иногда всего пару строк, такое случалось чаще, но результат был – почти двадцать страниц исписанных четким и аккуратным почерком.
Войнов в который раз перечитал написанное и усмехнулся. Надо же - Спания, Роланд Мертвый, ландскнехты – каша какая. Пожалуй, пора заканчивать читать на ночь Стивена Кинга. Да и сон был куда как интересней любой книги. Прекрасные женщины, наемники, схватки, неверные жены, семейные реликвии. Не сон – любовный роман.
Он помассировал тупо ноющее колено. Что же – из волшебных сказок пора возвращаться в скучное настоящее. Рука его снова нырнула под кровать, на этот раз достав плоскую коробочку с иглами. Пока голова была занята мыслями, пальцы привычно делали свое дело. Круговыми движениями растерли колено, сняли колпачки с тонких и гибких игл и глубоко вонзили их в ногу. Почти сразу по ноге, от колена вверх и вниз, разлилось приятное тепло, смывающее своими волнами застарелую боль. Войнов выждал положенные двадцать минут, ни о чем не думая, лишь прислушиваясь к ощущениям в ноге, и вынул иглы. Осторожно встал, походил, хоть по опыту знал – после процедуры колено будет как новое. Передвигаться было можно, он даже почти не хромал, лишь слегка припадал на травмированную ногу.
Отлично, теперь можно и подвигаться, как советовал доктор:
- Ты Леша слушай, что тебе старый дохтур говорит, - Саня Малышев усмехнулся в прокуренные усы, хотя и был он всего на пару лет старше Алексея, - ты теперь, увы, не боец, уж прости за прямоту.
- С такой, фигней в башке, - он осторожно прикоснулся к левому виску Войнова, - кроссы в полной выкладке не побегаешь, и в ринге пять раундов не отстоишь. Для тебя теперь малейшее сотрясение равно смерти. И так чудо, что ты на своих двоих ходишь и собственными мозгами думаешь. Да и нога твоя… Знаешь Леха, я обычно пациентам такого не говорю, но ты парень крепкий и сам все понимаешь. Хреново у тебя с ногой. Колено можно сказать по кусочкам собрали, спасибо профессору Верхотанскому, кстати. И ходить тебе всю жизнь с палкой – это в лучшем случае, а в худшем сам понимаешь, - он развел руками, - если…
Саня замялся:
- Я понимаю, ты конечно во всякое там ушу-мушу не веришь, но есть у меня один знакомец, вместе на Дальнем Востоке когда-то докторствали. Он там с китайцем одним сдружился. Детеныша его можно сказать с того света вытащил, тот и научил его кой чему. Он помочь может.
Войнову было все равно, он был готов хвататься за любую соломинку только бы не оказаться в инвалидном кресле. Поэтому он согласился пойти к знакомому Малышева – Александру Аджиеву. Тот научил его ставить себе иголки и показал, что делать, чтобы не стать инвалидом.
Войнов щелкнул кнопкой старенькой магнитолы и из хрипящих динамиков полилось:

Мое имя – стершийся Иероглиф.
Мои одежды залатаны ветром,
Что несу я в зажатых ладонях
Меня не спросят, и я не отвечу.

«Пикник» полюбился ему еще в далеком восемьдесят шестом, когда он еще совсем пацаном попал на их квартирник. Была в музыке и текстах Шклярского какая-то тайна и нездешность, словно не человек писал ее, а нечто иное – принадлежащее не этому миру. Сочетание мелодии, стихов и хрипловато-тонкого, словно надломленного голоса всегда успокаивало Алексея Ивановича, настраивало на позитивный лад и приводило мечущиеся мысли в порядок. Почти все он делал под тихое бормотание магнитолы – готовил, убирался, писал. Вот и форму Тайцзы Войнов пристрастился делать под еле слышный шепот динамиков.
Алексей Иванович начал повторять форму. Одна позиция перетекала в другую – «Поглаживание гривы» сменилось на «Журавль распахивает крылья», «Одиночная плеть» перешла в «Руки разгоняющие облака». Тело, поначалу деревянное после сна, оживало, движения теряли угловатость, становясь плавными и текучими.
Через час, Войнов остановился, за окном прогнав ночные сумерки, заняло свое место осеннее утро. Чувствовал он себя прекрасно, насколько это вообще возможно в его случае. Тюканье в виске почти прекратилось, а саднящая боль в колене, купированная иглоукалыванием, совсем прошла, и даже легкая хромота исчезла, жаль, что к вечеру все равно вернется.
Теперь можно и позавтракать.
Приготовление завтрака было для Алексея Ивановича, также привычно, как и утренняя разминка после сна. Делов то – сварить овсянку и оставить ее доходить в кастрюльке под плотной крышкой. Зеленый чай заварить, отстоять, слить и снова заварить. Как говорил Аджиев:
- Первый завар пьет унитаз.
А пока все доходит до нужных кондиций принять душ и переодеться.
Позавтракав, он, накинув плащ и надев ботинки на толстой подошве – за окном начал моросить противный мелкий дождь, отправился на свою ежедневную утреннюю прогулку.
Как говаривал все тот же Саня Малышев:
- Ты теперь свою тыкву проветривать должен и чем чаще, тем лучше. Утром пару часиков и перед сном часок. А то загниет она, сам рад не будешь. И умоляю Леша, никаких физических нагрузок кроме неспешной ходьбы, тебе теперь тяжелее стакана ничего поднимать нельзя, да и то если он только до половины налит. Чаем, разумеется. И не геройствуй ради Бога, а то знаю я тебя. Один удар и ты на тот свет прямиком пойдешь, прямо в лапы к Николаю Угоднику.
Вот Войнов и гулял по три часа и не напрягался, и не геройствовал, и частенько сожалел что растяжка, рванувшая рядом с ним, не отправила его прямиком в эти самые лапы.
Неспешно меся грязь в безлюдном, по случаю раннего утра, парке Алексей Иванович в который раз размышлял о превратностях судьбы. Как эта стерва в один миг может переломать жизнь и из полноценного мужчины сделать без пяти минут инвалида.
А ведь были тогда звоночки, звенели колокольчики-колокола предупреждая о беде, да он не послушал. Как ведь Алена тогда просила:
- Леша, милый, хватит уже из себя героя строить, хватит по сопкам скакать и автоматом бряцать. Тебе лет сколько, не заметишь – сороковник стукнет, а ты все мечешься, бандитов этих своих ловишь.
- Не бандитов, тех милиция ловит, а я…
- Да мне все равно, Леша, бандитов, не бандитов… Я ребенка хочу, мне скоро тридцать два… Ты понимаешь, что такое тридцать два года для женщины?
Он не понимал. Зато прекрасно понимал, что ничего другого, кроме как выслеживать и уничтожать этих самых бандитов не бандитов не умеет. И чем заниматься будет, выйдя в отставку, он тоже не понимал. В лучшем случае его ждало перекладывание бумажек с одного места на другое или должность инструктора по стрельбе или физической подготовке, в худшем… Он даже боялся думать об этом худшем.
А она все не унималась:
- А какой сейчас ребенок, Леша? – вопрошала Алена, словно он предложил ей его родить, - я же не знаю, приедешь ты из своей очередной командировки живым или тебя привезут в гробу, или не привезут вообще – нечего будет привозить, или еще хуже – инвалидом приедешь…
Она говорила. Хоть прекрасно знала – нельзя такое говорить, нельзя. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах. Знала, какие они все суеверные. Знала и все равно говорила. И как накаркала тогда.
Это был их последний разговор. Надо было тогда наплевать на эти слова и обнять ее, поцеловать в родное – мягкое и теплое плечо и пообещать… Да что угодно можно было тогда пообещать, но…
Но он в ту ночь смотрел на ее красивую спину, на лопатки, словно маленькие крылышки, оттопыривающие нежную кожу и, почти ненавидел ее за этот разговор. И себя ненавидел за то, что никак не может пересилить и обнять ее, и прижать к себе, и успокоить и пообещать бросить все к черту.
- Леша, ты слышишь меня? Я так больше не могу. Завтра я уезжаю к маме, а ты думай, что для тебя важнее – я или твоя служба, в общем ре…
Монолог ее оборвал звонок. Старенькая, но верная Nokia выдала тему из «Пикника», как потом оказалось пророческую:

Это выстрел в висок, изменяющий бег
Это черный чулок на загорелой ноге
Это страх темноты, страх, что будет потом
Это чьи-то шаги за углом, это…

- Да, - он сел на кровати.
- Войнов, - командир не спрашивал – утверждал, - ты нужен. Я, конечно, приказать не могу, но Немиров ногу сломал. – Четкие рубленые фразы. – Было решено послать твою группу, ты готов?
Алексей обернулся на скрип кровати. Алена смотрела на него, нервно покусывая красивую губу и иронично изломив тонкую бровь. Сам ее взгляд кричал – выбирай. Вот тут бы ему и отказаться от командировки, сославшись на… Да на все что угодно, да хоть бы на то, что он с бойцами только неделю назад покинул «зеленку» и технически, да и морально, они не готовы вернутся, но он согласился.
Он лежал, закинув руки за голову, наблюдая, как Алена мечется по комнате собирая вещи, одевается, вызывает такси и уходит, хлопнув дверью.
Что он мог ей сказать? Что в жизни кроме службы и ее Алены у него ничего нет? Что он как тот пастуший овчар, кроме как охранять, а при надобности выслеживать и рвать зубами врага больше ничего не умеет? И что ему делать, уйдя в отставку, ну что? А с ней, Аленой, все не так гладко как хотелось бы и, что будущего у них возможно нет. И представься выбор, а он представился, он выберет свою службу, что бы сдохнуть, в конце концов, на ней, а не ее Алену. Она это понимала, поэтому и ушла.
Дальше был рейд, взрыв, госпиталь и приговор врачей. Больше они никогда не виделись. Может оно и к лучшему, ведь с ним стало то, чего она больше всего боялась.
Алексей Иванович взглянул на часы, за размышлениями он не заметил, как пролетели, отведенные для прогулки два часа.

Войнов достал ключи и собирался уже отомкнуть замки, но за миг до того как ключ вошел в скважину, замер на пороге, ему показалось что в квартире кто-то разговаривает. Он постоял несколько секунд неподвижно, вслушиваясь в бубнеж за дверью, и облегченно улыбнулся.
Магнитофон – он забыл его выключить, а магнитола снабженная функцией автоматической перемотки, так и гоняла кассету по кругу.
Тщательно соскоблил грязь, налипшую на подошвы, он отпер дверь. Войдя, он снял ботинки и, повесив промокший плащ на плечики, прошел в комнату. Занес палец над кнопкой со стершейся надписью «Stop», но передумал, вслушиваясь в чеканные слова:

Мы, как трепетные птицы
Мы как свечи на ветру
Дивный сон ещe нам снится,
Да развеется к утру…

Строчки песни напомнили ему о кое-чем записанном нынче утром в тетрадь. Что там Роланд Мертвый думал «реперных точках». Нет, так конечно он поворотные события в своей жизни не называл, это уже Алексей Иванович придумал им такое название. Вот только удивительным образом эти девятилетние отрезки менявшие жизнь Роланда перекликались с с точно такими по длительности отрезками жизни Войнова.
Так и не выключив магнитолу он переоделся в сухое и присел за письменный стол. Пробежал пальцами по клавишам старенького «Ундервуда», купленного на небольшом воскресном развале, у старичка библиотекаря. Небольшую районную библиотеку, в которой тот работал, присоединили к городской и все старое имущество, вместе с этим самым старичком, списали. Машинка была старая, но вполне рабочая. Несмотря на приличные годы, она бойко и звонко клацала костяными клавишами и ни одна на удивление не западала.
Войнов заправил лист в каретки и секунду подумав напечатал заглавными буквами по центру листа – «Реперные точки».

«Реперные точки»
Я давно заметил такую странность в моей жизни, как ««Реперные точки». Собственно я даже не знаю что это такое, этот термин я услышал когда-то давно, и он мне понравился – есть в звучании этих слов какая-то таинственность и… обреченность? Наверное, для меня – да.
Когда это началось – я не знаю. Наверное, после ранения. Я очень долго валялсь на койке в госпитале и ничего не делал, так как просто нельзя, и все что мне оставалось это думать. И я думал и вспоминал, перебирал прошлую жизнь словно монах бусины четок и случайно… случайно ли? Заметил странную закономерность в моей жизни. Девятилетние отрезки, после которых жизнь моя круто менялась, как изломанная линия пульсового графика. И менялась она независимо от того хочу я этого или нет. Странным образом перемены эти происходили на конец года.
Первая такая произошла, когда мне было девять лет. Отцу тогда предложили перевод на другое место службы, какое – называть не буду. У него был выбор, а такое бывает не часто, остаться или уехать. Он выбрал последнее. Мы с матерью, разумеется, отправились за ним. Уехали мы осенью. Поздней осенью, почти зимой.
Я долго размышлял над тем, кем бы я стал, если бы он тогда остался. Уж точно не тем человеком, каким я являюсь сейчас.
Вторая произошла, когда мне было – восемнадцать. Встал выбор куда пойти – институт, армия или военное училище. Мать была за институт, отец за училище, я хотел в войска. Грезил я тогда романтикой спецназа. Как потом оказалось, никакой романтики там нет. Не трудно догадаться, что ушел я в осенний призыв.
Если бы я тогда не настоял на своем, то возможно до сих пор протирал штаны в штабе, и уж точно мне не пришлось бы жить с чугунятиной в голове, или чем там они тогда оснастили свою растяжку.
Третья «реперная точка» случившаяся со мной в двадцать семь годков – Алена. Девочка голубые глазки, стройные ножки, высокая грудь. Радость моя и проклятье. Перед встречей с ней я уже решился предложить руку и сердце Ирине, которая кажется только этого от меня и ждала. Ириша – рыжая словно лисичка, веснушчатая хохотушка, пухленькая, словно сдобная булочка, милашка и обаяшка, а по совместительству дочь комполка. Да, женитьба на ней открывала для меня хороший такой и главное ровный карьерный взлет. Но в жизнь мою ворвалась темноволосая стройная бестия со стервозным характером, а вместе с ней бесконечные командировки и взыскания по малейшему поводу. Комполка был злопамятен и очень любил дочку.
Четвертая, на сегодняшний день крайняя, злополучный октябрьский рейд, закончившийся для меня весьма печально. Я ведь тогда мог оказаться, и возможно сейчас бы водил дочку или сына в школу.
Для чего я все это пишу?
Во-первых, что бы упорядочить мысли.
А во-вторых, потому что мне сорок пять, сейчас осень, а значит, по всем подсчетам скоро меня ждет очередной резкий поворот. Чем он может для меня закончится, я даже боюсь представить…

Алексей Иванович откинулся на жесткую спинку деревянного стула, приобретенного им в нагрузку к «Ундервуду». Старичок тогда слезно умолял их не разлучать – мол, машинка, стол и стул провели вместе чуть ли не полвека. Стол совсем развалился, а вот стул. Он еще крепок. Стул и вправду был неплох, жестковат, конечно, но Войнов и не имел привычки к мягким креслам. Он тогда рассмеялся и купил данное деревянное изделие, как было написано на внутренней стороне сиденья, за длинным инвентарным номером.
Прикрыв глаза, Алексей Иванович прокрутил в голове написанное, хотел еще добавить пару строчек, но передумал и, протрещав кареткой, достал лист. Скрипнуло рассохшееся дерево ящика, прошуршала раскрываемая картонная папка, и исписанный лист лег поверх своих товарищей.
Войнов завязал тесемки и нежно погладил шершавый картон с синей трафаретной надписью Дело. В столе у него уже лежало семь заполненных исписанными листами папок. Еще одна его маленькая тайна. Купив семь лет назад старый «Ундервуд» он незаметно для себя стал заядлым графоманом. Писал запоем, так как делать ему больше было нечего.
Алексей Иванович усмехнулся, древний его стол хранил много тайн. Почти все операции, в которых он участвовал, были им описаны, расписаны и проанализированы. Для чего он писал все это, Войнов не знал, просто надо было заполнить пустоту в жизни, вот он ее и заполнял как мог.
Он взглянул на часы, батюшки светы четвертый час, пора обедать. Аккуратно заперев ящик стола – старая привычка, никому его писанина не нужна, а если бы и понадобилась кому-нибудь, то разболтанный замок все равно не уберег бы его тайны.
Готовил Войнов себе каждый день, так как время тянулось медленно, а заполнять его все равно было надо, хоть чем-нибудь. И готовка, как и его графоманские изыски, была ничем не хуже любого другого дела.
Поев и вымыв посуду, он сменил кассету. Наугад перемотал пленку. Кнопка «Play» с легким щелчком утопилась в корпус и Шклярский чуть насмешливо запел:

Подкрался сзади вечер, весь город им укрыт
И надо бы развлечься, как нам быть?
Я знаю, ты услышишь – откликнешься на зов.
Я позвоню – ты будь готов.

Первый альбом «Пикника» отличался от всех остальных, был в нем какой-то позитив, того чего так недоставало Войнову в последнее время. Он хоть и нехотя, но признавался себе, что устал от подобной жизни. Жизни больше похожей на существование растения, чем на жизнь человека. Алексей Иванович смотрел в проем окна. На улице сгущались сумерки, но единственный фонарь, обычно освещающий разбитый асфальт перед домом почему-то не зажегся. Осенний вечер отразил, сквозь оконное стекло, его лицо. Тяжелый подбородок, упрямые губы, острые скулы готовые прорвать кожу, широко расставленные глаза и высокий лоб под седеющим ежиком волос. Сумрак и пыльное стекло скрадывали детали, пряча морщины и складки вокруг рта. Тишину его квартиры нарушали только тиканье стареньких ходиков, принадлежавших еще его деду, да голос певца:

Зажав в руке последний рубль, уйдем туда, уйдем туда,
Где нам нальют стакан иллюзий и бросят льда, и бросят льда.

Войнов слабо улыбнулся своему отражению, двойник в стекле осклабился в ответ и подмигнул. Песня так некстати напомнила ему об Алене.

И снова будет целый вечер глушить толпу гитары звон,
Дым табака укроет плечи, и будет плавиться капрон.

Они ведь под нее и познакомились, и даже уточнять не стоит, что произошло это осенним вечером. Они тогда с парнями из группы отмечали очередную удачную командировку и поздравляли Дока, на днях ставшего отцом. Он, изрядно под шофэ, вышел проветриться на крылечко кабака, да глотнуть свежего воздуха, в зале было накурено так, что впору пожарных вызывать.
Алексей Иванович, тогда просто Леха с позывным Война, стоял на крылечке, слабо покачиваясь на пьяных ногах и прикрыв глаза, пытался выгнать из себя хмельной дурман. Ничего конечно у него не получалось – 0,7 беленькой на брата это не шутки. Но он был молод, силен, и мог влить в себя если не столько, то половину точно. За спиной гремело:

Певец терзает голос, мигает в зале свет,
Но нас не раздражает, нет.
И мы еще закажем, монет не хватит пусть,
Ведь я платить не тороплюсь.

Он уже собрался вернуться, тем более что продрог, да и Паша Громкий уже выглядывал и звал накатить по маленькой за недавно рожденных близнецов Дока. Как сбоку раздалось:
- Отцепись, сказала.
- Заткнись дура, обрядилась как блядь, ляжками голыми сверкаешь, зубы скалишь и под каждого му…ка лечь норовишь.
Мужской голос был визглив и полон злости. А вот женский хоть и взвинчен, но для такой ситуации на удивление спокоен.
- Пошел ты, я не твоя жена, что бы мне указывать, как одеваться и кому улыбаться.
- А сука, мне не даешь, а этому уроду значит с радостью?
- Отпусти руку, Серый, больно. Отпусти, сказала. Холодно, я внутрь пойду.
Разговор Лехе не понравился. Он открыл глаза и лениво повернулся к ссорящейся парочке, стоявшей к нему вполоборота. Она сразу понравилась ему – невысока, стройная, блестящие, в неоновом свете вывески, темные волосы. Маленькое черное платье, туфли на высоких каблуках.
А вот ее спутник ему не глянулся – плотный, невысокий, широченные плечи распирали белоснежный свитер с V-ым вырезом. Низкий лоб и полное отсутствие волос, толстая цепочка на бычьей шее и здоровенные кулаки. Бандюк сходу определил Леха.
Он встретился глазами с девушкой. Спокойные, ни капли страха, один сплошной вызов. Он пожал плечами, милые бранятся только тешатся, и шагнул к входу в ресторан, но краем глаза увидел, как вздымается мускулистая рука, с явным намерением залепить девушке пощечину. Тело сработало машинально – рывок, перехват. Он успел за секунду до того как широкая ладонь опустилась на гладкую щеку девушки.
Леха сжимал толстое запястье, решая что делать.
Бандит обернулся к нему – толстые губы кривятся от еле сдержанного бешенства, глаза как у быка увидевшего красную тряпку.
- Тебе чего, щенок? Тоже захотел?
- Не надо бить девушку, - Леха икнул, - это не хорошо.
- Ну, ты борзый, - удивился Серый, - щас я тебя в асфальт закатаю, падла.
- Серый, не трогай его, - сказала девушка, переводя на Леху до невозможности голубые глаза. – А ты мальчик иди, не вмешивайся в дела взрослых.
Хоть ей самой на вид было чуть больше двадцати.
- Так это че, твой очередной пахарь-трахарь? Ну, так щас я им вспашу тут все, а потом оттрахаю чтобы не лез, куда не надо.
- Прекрати, я его не знаю. Просто этот мальчик джентльмен, – сказала она иронично, - а джентльмены всегда вступаются за дам.
- Ну все сука, напросился, - выдал Серый и рванул на себя зажатую Лехой руку, одновременно нанося удар.
Леха хоть и был пьян, но не настолько, чтобы пропустить этот мощный, но медленный боковой в челюсть. Он отпустил руку, и чуть качнувшись назад, пропустил мимо лица здоровенный кулак.
- Бля, - Серого занесло и он чуть не упал, но все же удержался на ногах.- Падла.
Он чуть присел и снова атаковал Леху. На этот раз классической боксерской двоечкой – правый-левый прямой.
Боксер, машинально определил Леха, уходя от ударов, не слишком умелый, да к тому же порядком отяжелевший и медленный. Для него это был не противник, он его мог уделать на раз, только пока не знал, стоит оно того или нет.
Пока голова была занята, тело реагировало само, уходя от размашистых ударов. Изредка отвечая бугаю, точными, но пока не сильными ударами. Краем глаза Леха заметил движение сбоку. Резкий прыжок в сторону, но замедленные алкоголем рефлексы на сей раз подвели. По скуле разлилась боль. К противнику подоспела подмога.
Леха отмахивался уже от двоих противников, а вскоре и от троих. Парни были похожи на Серого – невысокие, мускулисты но обремененные лишним весом, от этого медлительные. Только это и спасало Леху от неминуемого поражения. С момента драки прошло от силы пара минут, удары сыпались на него со всех сторон, часть он сблокировал, от части уклонился, но все таки уже успел наполучать так, что в голове звенело, левый глаз заплыл, а губы были разбиты в кровь.
Сблокировав очередную плюху, он отпрыгнул в сторону, пнул подлетевшего противника в живот, сам схлопотал в печень и лишь чудом устоял на ногах. Ударил навалившегося на него бандита, остро пахнувшего потом и селедкой, лбом в нос. Подсек его ногу и опрокинул на спину.
- Убью, сука, - взревел раненым кабаном Серый, видя, что справится с наглым щенком не получается, и рванул из кармана нож.
Леха отскочил от него подальше, видя как бликует лезвие выкидушки в свете уличных фонарей.
- Ха, - вышедший на улицу за Лехой  Док сходу залепил Серому ногой в голову.
И понеслось, на улицу выскочили товарищи Лехи и парни из бригады Серого. А потом были разборки в кабинете у Кима Михайловича.
- Бойцы, мать вашу, - орал Милалыч, - вы охренели, что за бандитские разборки в центре города. Вы что, мать вашу, не могли их положить по-тихому и уйти? Элита, бля, армии.
- Их что валить надо было? – удивился Док, шмыгая носом.
- Какой на хрен валить? – заорал Михалыч, - Я хоть слово сказал, валить? Ты че, разницу между положить мордой в асфальт и завалить не понимаешь?
- Да мы выпимши были, - подал голос Громкий, - вот и повозиться пришлось.
- Выпимши-хреныпимши, - Михалыч чуть успокоился и понизил голос, - вы че, бойцы творите, совсем форму потеряли, с какими-то бандосами столько валандались, а мне теперь с ихними паханами тереть?
- Да ладно, - решил подать голос Леха, - в милиции же вроде как решили, что ни у кого претензий нет.
- А ты вообще молчи. Тебе, за что позывной Война дали? За то, что ты каких-то жирных кабанов рубануть не смог, и танцы с ними устроил?
- Молчи, - махнул он рукой на открывшего было рот Леху. - Засадить бы вас всех на губу. Герои! Все, валите с глаз моих долой. И чтоб в следующий раз - Всех! Мордой! В асфальт! И по-тихому в часть! И что б ни одна душа…
Михалыч погрозил им пальцем.
- Да не будет следующего раза, - потер разбитую скулу Леший.
- Ага, не будет, а то я вас не знаю!
А через неделю на выходе из части Леху ждала Алена.
Алексей Иванович протянул руку и выключил магнитофон, оборвав фразу на половине. Побарабанил пальцами по столу, прогоняя воспоминание, и пропел, поставленным и по-прежнему сильным, в отличие от тела, голосом:

…Где Вы теперь, кто вам целует пальцы.
Куда ушел Ваш китайчонок Ли.
Мне снилось, что в притонах Сан-Франциско,
Лиловый негр Вам подает пальто…
А может быть с малайцем Вы ушли…

Он замолчал, а потом закончил строками из совсем другой песни:

Мне теперь все равно,
С кем идешь ты в кино,
Кто целует тебя у подъезда.
С кем проводишь сейчас:
Каждый день, каждый час.
Кого руки твои обнимают…

Войнов накрыл пишущую машинку чехлом и резко встал. Колено моментально отозвалось на неловкое движение.
- Черт, - он, осторожно опустился на стул и принялся массировать ногу. Минут через десять боль нехотя отступила. Он аккуратно встал, боясь потревожить раненое колено, и прохромал к кровати. Пара заняться еженедельным ритуалом.
Алексей Иванович, отодвинул кровать, секретки были на месте. Здесь их он в отличие от входной двери все-таки установил, хоть и понимал что простые воры его тайник не найдут. Тот был устроен так, что не зная хитрости замка доски не поднимешь, и пустоты не простукаешь, все было подогнано идеально. А того кто найдет и откроет, никакие хитрости не остановят. Чуть отодвинул плинтус и, запустив пальцы между ним и стеной, потянул за хитрый запор. После аккуратно приподнял доски пола и достал не слишком объемистый, но тяжелый сейфовый ящик. Тот был заперт на два замка. Небольшой навесной из закаленной стали - замучишься перепиливать и встроенный кодовый, с хитрым восьмизначным номером.
Он отпер крышку, та легко откинулась в петлях, являя на свет содержимое сейфа.
На верхней полке с бархата обивки на Войного смотрели три наградных пистолета. Точнее два пистолета и один револьвер.
Наградное оружие, принадлежавшее трем мужским поколениям семьи Войновых верой и правдой служивших Родине. Вот только Алексей Иванович не заслужил такой чести. Отдав Родине, что-то более ценное, чем годы, проведенные на службе, от нее кроме пенсии и сертификата на квартиру он ничего не получил.
«Макаров» отца. Дедовский «ТТ» и «Наган» прадеда. На рукояти каждого табличка с дарственной надписью.
На нижней полке хранилось на один ствол больше. Там лежало трофейное оружие, вот тут Алексей Иванович не подкачал – пополнил коллекцию начатую прадедом. Все пистолеты были потертыми, побывавшими в боях и унесшими не одну жизнь, но по-прежнему смертоносными и безотказно действующими.
Пальцы пробежали по прохладному оружейному металлу, сняли с крышки набор для чистки. Аккуратно достали из углубления первый пистолет – «Маузер» взятый прадедом с убитого басмача в далекой Средней Азии. Руки, без участия головы, привычно и ловко разобрали смертоносный механизм, почистили, смазали, вернули на черный бархат.
«Парабеллум» принесенный дедом из-за линии фронта, и принадлежащий какому-то СС-кому генералу.
Отцовский «Стечкин» снятый с убитого моджахеда в горном Афганистане.
И наконец – Кольт 911, убойная машинка, добытая Алексеем Ивановичем в одном из рейдов.
Закончив с чисткой, Войнов спрятал ящик обратно в тайник. Привычно прикрепил «секретки» и, не поужинав – не хотелось, и даже не совершив привычной прогулки перед сном, принял душ и отправился спать. Вот только долго не мог уснуть – мешали больное колено и мысли, тяжело бродившие в голове.

Продолжение следует

Отредактировано Kastor (15 Июн 2014 19:29:03)

0

12

Я не пишу, потому как ботаника с генетикой меня победили... Июнь, сессии и все такое.

0

13

глубоководным кракеном шевелилось в глубине его грудной клетки,

Крепкие, с жилистыми телами бывалых вояк и пустыми глазами профессиональных убийц. Именно убийц, а не военных, пусть и профессиональных, те смотрят по-другому. Эти же были явные убийцы

И это - постоянно. Автор еще любит злоупотреблять приемом нарочитого повтора:

А так, лишь пальцы его крепче сжались на рукояти спрятанного под плащом меча. Сжались так крепко, что он почувствовал каждый виток кожаной оплетки на рукояти кацбальгера .

Сам прием не плох, ошибки тут нет в его использовании. Но он слишком уж часто используется. Из-за этого, да еще и из-за неумения строить более четкие предложения, постоянно присутствует ощущение повтора - вроде бы только что всё разъяснили, а потом опять то же самое, только другими словами. Автору надо учиться-таки лаконичности. Краткость - это вообще сестра таланта, правда, если речь идет не о количестве слов в предложении. А предложения в большинстве случаев короткие и многие прямо так и просятся, чтобы между ними убрали точку.

Слово "физиогномист" звучит слишком современно и "научно", если можно так сказать. Тут бы использовать лучше устаревшие аналоги.

Слишком долгое вступление. Слишком много слов "ни о чём" и намёков на некую крутость персонажа. Слишком долгие представления друг другу.

После этих слов наемники встали, плащи их - дорогие, из шерсти тонкой выделки распахнулись

До этого один из наёмников демонстрировал картинки на коже через вырез сорочки. Он это умудрялся делать с запахнутым плащом? Вообще, проблематично сидеть за столом, завернувшись в плащ. И как раз мечи и прочая подобная крупная атрибутика становится видна тогда, когда люди садятся за стол - им для этого приходится как раз-таки распахнуть плащ, чтобы удобней сесть. А так мне рисуется перед глазами пара гусеничек в коконах.
Вторая половина текста в первом посте - это для любительниц любовных романов. Увы, я к ним не отношусь.

0