Желтый Дом Графомана - Клиника ЖДГ

Объявление

Вы нужны ЖДГ!

Подробности ЗДЕСЬ

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Желтый Дом Графомана - Клиника ЖДГ » Практика » Конкурс - Операция "С Новым годом!" - рассказы


Конкурс - Операция "С Новым годом!" - рассказы

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

Конкурс рассказов - Операция "С Новым годом!"

Требования к рассказу

Свернутый текст

1. Рассказ должен быть о врачах (знахарях, лекарях, целителях и т.д. - любой специальности), либо о лечении, лекарстве и т.д. (чудесные исцеления, техника будущего, нано-технологии и т.д.).

2. Рассказ должен быть связан с Новым годом или Рождеством. Это может быть как прямая связь ("новогоднее" или "рождественское чудо"), так и просто указание на время (31 декабря - последний рабочий день в этом году и тут такое началось...).

3. Жанр - фантастика, мистика, фэнтези, научная фантастика и т.п.

Хотите написать про эльфов-лекарей? Пишите!
Хотите написать о том, как в будущем будут использоваться нанотехнологии в лечении? Пишите.
Хотите, чтобы умирающий герой был исцелен в ходе магического обряда древней бабки из таежной глуши - пишите!
И т.д.

Как видите, рамки достаточно широкие и можно поэкспериментировать как душе угодно. Если возникнут какие-то сомнения - обратитесь к координаторам конкурса.

4. Максимальный объем рассказа - 40 тыс. знаков с пробелами. Строго!

5. Между абзацами должна быть вставлена пустая строка (текст от этого более читабельный, нежели когда "слипшийся").

6. Текст должен быть по возможности грамотным. В противном случае судьям придется не столько говорить о содержании рассказа, сколько об опечатках, ошибках и т.п. Ненормативная, обсценная лексика не допускается. Рассказы не должны нарушать правила форума.
7. Рассказ должен быть написан специально на этот конкурс и нигде ранее не опубликован.

Дополнительная информация

Свернутый текст

1. Принять участие в конкурсе рассказов может любой пользователь, зарегистрированный на форуме до срока окончания приема работ (до 15 декабря 2011 года включительно).

2. Тексты рассказов высылаются на почту или в ЛС координатору для предварительного ознакомления.

3. В случае если рассказ не соответствует требованиям конкурса, он может быть отклонен (исключен, дисквалифицирован). 

4. Рассказы, одобренные координатором, публикуются на форуме. Обсуждение открытое.

5. В случае если автор конкурсного рассказа нарушает правила форума настолько часто, что оказывается забаненным, его работа не будет участвовать в голосовании.

6. Решение судей - окончательное и оспариванию не подлежит. Давление на судей недопустимо.

7. В голосовании могут принимать участие все зарегистрированные участники форума. Голос члена судейской коллегии стоит 2 балла, голос рядового форумчанина – 1 балл.

8. Ни один участник, будь он член судейской коллегии или рядовой конкурсант, не имеет права голосовать за свой собственный рассказ.

9. В случае возникновения ситуаций, не предусмотренных правилами конкурса, решение по ним принимаются координаторами совместно с руководителем форума.

Координаторы конкурса:
enka
Marina

Судейская коллегия*

fanni
Lienin
Алёна
Дервиш
Редкозверь
Сарватар
Тень-на-Плетень
ToB. CyXoB
Цап-Царап
Костик

*В голосовании могут принимать участие все зарегистрированные участники форума. Голос члена судейской коллегии стоит 2 балла, голос рядового форумчанина – 1 балл.

Конкурсные сроки

1 ноября – 18 декабря             прием рассказов.
15 ноября – 18 декабря           публикация рассказов.
19 – 30 декабря                      судейство (может закончиться и раньше - все зависит от количества рассказов, принимающих участие в конкурсе).
31 декабря                             объявление победителя, поздравления, награждения.

Итоги конкурса:

1 место - ТоВ. СуХоВ "Айболит 2012 или Спасти дракона" - 10 баллов (каламбур!)
2 место - Костлявый Джокер "Новогодняя история в черно-белых тонах" - 6 баллов
3 место - Коша "ВНС НИИПП" - 5 баллов (тоже!)

0

2

ВНС НИИПП
(Коша)

Нам, живущим в больших городах,
сегодня сложно себе представить,
что какой-нибудь дворник, слесарь
или (что еще хуже) офисный работник
станет рассказывать о своей работе так,
чтобы мы почувствовали к нему
и к его делу искреннее уважение.

Тафано

Это, слышь-ко, в том году было, люди сказывают, когда у Леночки-секретарши с платной стоянки кабриолет угнали.

Стоянка-то небольшая у нас, от НИИ Психотропа и Паранормалий… или как там его прозывали… площадя остались. А тогда у народа-то машин много не было, когда институт этот живой еще был, при СССР, вот и место под нее маленькое отвели, во дворе. Да новым хозяевам-то что большое, что маленькое – пень один, лишь бы капиталу с него состричь можно было. Вот пятачок колючкой и огородили, сторожа посадили – поперек себя шире – и денежку-то с сотрудников взимать стали.

А сотрудников у нас в здании теперь, поди, больше еще, чем в советские времена: и фитнесс-центр там тебе, и спекули, то бишь, посредники-негоцианты там всякие, и супермаркет, и рекламных агентств аж три штуки, и журнал модный, и молибденовый холдинг, и клиника мордодельная, самая в городе большая да популярная…

Вот про нее-то мой рассказ сейчас и будет. Вернее, про то, что в ней однажды под Новый год произошло. Кому Данила Степаныч сказывал, никто не верит. Совпадение, говорят. Али на переутомление кивают. А кто и на перепой – завсегда такой народец отыщется, что самое кривое думать станет. Да только Степаныч у нас непьющий, а я всегда говорю, что не зря паранормы да психотропщики двадцать лет здесь сидели – даром такое не проходит. А если головой-то подумать, да мозгой пораскинуть, то еще случаев странных можно навспоминать – о-го-го, и кабриолет Леночкин в строку тут придется не в последнюю очередь…

Да только это совсем другая история.

Вообще-то, Данила Степанович в детстве врачом стать мечтал. Хирургом ли, окулистом – кто его сейчас знает, столько лет прошло. Он и сам-то, поди, уже толком не упомнит, с чего его хотение началось, а только кончилось оно на первом курсе медучилища. Даром что он тайком от родителей документы туда подал, вместо чтобы в девятый класс идти, да целый месяц скрывать ухитрялся, что не в школу ходит. Родители, как прознали, такой тарарам устроили, что искры из глаз парнишечки бедного еще полгода сыпались. Заставили, короче, в школу вернуться, до десятого доучиться, и на бухучет по окончании поступать. Известное дело – оба бухгалтеры, так и сынка единственного по своей дорожке пустить решили. А мальчонка-то, слышь, и без того робкий да скромный был от природы, фигурой невидный, очкастый, да заикался сызмальства – пока, бывало, «мама мыла раму» прочитает – пол-урока пройдет… Да еще весь свой пыл бунтарский он на тридцать лет вперед истратил, в мед-то уйдя, так что не противился он больше воле родительской. Куда послали – туда и поступил, и отучился, и по распределению в НИИ наше пришел, и работал до самого девяносто пятого года, когда казна денег давать науке перестала, мол, крутись, как знаешь. Вот она – то бишь, директор ёйный, и выкрутился-раскрутился: всех посокращал, а площадя кому попало сдавать стал. От прежнего НИИ остался он один: денежки за аренду считать, а на сдачу – свечки благодарственные за упокой своей науки ставить.

Вот с тех пор Степаныч по биржам и мыкался: тут и златоусту пристроиться – проблема, а заике уж, да еще у которого, как говорится, себя похвалить – каша во рту застынет, и вовсе невпротык. Временную работу предлагают – а о постоянной и речи не заводят. Да и то: нонче бухгалтеров – как грязи, а кому за полтинник уже, да еще такому, как он, и вовсе места не найти.

Ну, так вот. В тот год, про который я вам расталдыкиваю, в мордодельной клинике, что на втором этаже, с балансом катавасия вышла: прокопалась ихняя бухгалтерша чего-то, вовремя дебет с кредитом не свела, ан Новый год уже на носу, корпоратив и прочий шопинг с умных мыслей сбивают, а тут налоговая зубы скалит. Ну, отправила главврач, она же хозяйка, запрос на биржу, и прислали двадцать девятого числа ей, а точнее, бухгалтерше ейной, в помощь Степаныча. Чтобы, значит, годовой отчет в срок подготовили и хоть тридцать первого сдать успели. А чтобы вовремя уложиться, уговорилась хозяйка со Степанычем, что он и ночами работать станет – а сухим пайком да кофе в пакетиках они его обеспечат. Оплата – по результату.

Пожал плечами Данила Степанович, да согласился: жена еще пятнадцать лет назад к владельцу автомойки ушла, детей им Бог не дал, дома тишина, как в лесу зимней ночью, только что он сам волком не воет, даже ежики ручные в спячку впали… Так что, может, даже и лучше, что на людях перед Новым годом побудет. И «шестерку» в ремонт отдать бы неплохо – сколько ей битой стоять…

Да оказалось, это только так называется – в помощь. Потому что бухша бабенка ушлая была, посмотрела, что мужик старательный, чего и ей в голову не придет, углядит-выцепит, пальчиком потыкала, что где брать, пароль от базы данных сказала, да хвост задрамши, по распродажам поскакала. Мол, приду, как важные дела закончу, то ли сегодня, то ли завтра, и проверю.

И вот так-то он сидит, концы мордодельские с концами кряхтит, да сводит. На раскладушке пару-тройку часиков покемарит, по будильнику вскочит, и опять за дело. Так день прошел, второй к закату клонится – а никто проверять к нему и носа не кажет: бухша, видать, в магазинах заблудилась, у главврачихи-хозяйки занятия поважнее имеются, а докторам до бухгалтерии исключительно в день получки дело есть. Только уборщица приходила несколько раз: водички минеральной приносила, да пиццу, да пирожки, да еще какой снеди… На четвертый раз разговорились они: оказалось, она в этом же НИИ МНСом работала, пока не разогнали, а поскольку лет ей как ему уже, и специальность неходовая, то и на работу другую пристроиться не случилось. Сюда взяли – и то за благо…

Тут бухша расфуфыренная прицокала на копытах десятисантиметровых, ввалилась, гыркнула, зыркнула – Ирину Николаевну бедную, уборщицу младшую научную, как ветром сдуло. Проглядела бухша отчет, которое что уже готово было, фыркнула: «Долго копаешься, не успеем до завтра» - и снова на выход. Только через плечо бросила, мол, сейчас у них внизу, в фитнесс-центре, корпоративчик, если чего надо – на мобильник звякни, но лучше не отвлекай. Костьми ляг, но к девяти утра чтобы готово все было.

Покуда Степаныч собирался сказать, что постарается, как уговаривались, хоть работы еще немало осталось, она уже умотала. Он, вишь, и так не краснобай, а если волнуется шибко, да еще особливо перед женчиной такой стати да фигуры как бухгалтерша клиническая, так и вовсе двух слов связать не может. Нравятся ему такие, слышь-ко… А кому не нравятся? А ей больно надо ждать, пока он там чего изречет…

Сидит так Степаныч дальше, расходы-доходы чужие считает, что на доктора не выучился жалеет, кофий кружками дует, аж по два пакетика заваривает – шибко уж в сон клонит, да и боится чего пропустить-недосчитать: люди же на него полагаются, как подвести можно…

Часов в восемь вечера Ирина-уборщица снова приходила: без халата, в платьишке простом, с тарелкой одноразовой – ростбиф с трюфелями принесла снизу. Покушайте, мол, Данила Степанович, у всех же праздник, елка, мандарины, а у вас тут одной калькуляцией пахнет, да кофием дешевым. Смутился, поблагодарил ее Степаныч, да разговоры разговаривать некогда: дальше сидит-считает, на ощупь от угощения кусочки пластмассовой вилкой отковыривает.

Еще с полчаса так повозился, да в дальний конец коридора захотелось сходить проветриться. А как возвращаться – оказия приключилась: свет погас. Степаныч охнул: у него ж база открыта! – ткнулся было бежать – да что теперь толку: вылетела, так вылетела. Да и куда бежать-то, по кромешной темнотище? Рукой разве что за стеночку взяться и потихохоньку ползти, чтоб на стулья не налететь да носом в пол не клюнуть.

Шагнул он так два шага, и вдруг видит: темноту полоска светлая резанула: дверь какая-то приоткрылась! А в коридоре лампочки как не горели, так и не горят… Ну, стенку-то он тут отпустил, да на свет зашагал. Идет, да гадает, отчего это не все врачи внизу Новый год справляют. Дошел до кабинета открытого, табличку на двери прочитал, да еще больше удивился: разве такая специальность бывает? Да еще в такой больнице, как эта? Психоаналитик понятно было бы, потому что модно. Психиатр – тоже, потому что нормальный человек себя, здорового, резать не даст. А этот?..

Постучал Степаныч в косяк осторожно, заглянул – кабинет как кабинет. Окно с жулюзями, стол белый, за столом доктор сидит в робе зеленой, в шапочке, в маске марлевой да в очках: то ли мужик, то ли баба – кто уразумеет, унисекс, твою в печенки...

Пока бухгалтер на пороге слова собирал, чтоб сказать, али спросить чего, врач в молчанку поднялся, подошел, ладони к вискам его приложил, да в глаза заглянул. А у самого очи – не разбери-поймешь какого цвета: то ли зеленые, то ли черные, то ли голубые, то ли всё сразу. Почувствовал тут Степаныч, что голова у него кругом пошла, всё закружилось-закаруселилось, и то ли зажмурился, то ли свет снова погас… А когда глаза у него открылись, то обнаружил, что все лампы уже горят, что стоит он у стенки в коридоре, и что никакого душеведа и в помине нету – ни самого, ни кабинета евонного. И подумал было уже Степаныч, что померещилось ему с недосыпу, как почувствовал, что в кулаке бумажка скомканная зажата.

Развернул ее – а в середине две таблетки в серебристой упаковочке без названия. А на самой бумаженции карандашом накарябано: «Рецепт. Таблетки исполнения желания. Принимать непосредственно после формулирования. Исполнение 100%. Когда говоришь, что думаешь, думай, что говоришь».

Степаныч тут даже расхохотался: ну и шутники, оказывается, местные лекари! Огляделся он по сторонам, не спрятался ли кто за дверью или за углом: ведь какая это шутка, если конца не досмотреть? Ан, не видать никого... Пожал он плечами, выковырял из упаковки одну таблетину, понюхал: мятой пахнет, точно от кашля или укачивания. Огляделся снова: коридор длиннющий, бухгалтерия на другом конце, пока дойдешь – ноги до коленок износишь, вот кабы сразу там оказаться, да база бы еще цела была, да отчет… Да таблетку-то и съел невзначай.

И не успел глазом моргнуть, как очутился в бухгалтерии, на кресле перед компьютером, а на экране – она, матушка, база родимая, как была, так и есть.

Степаныч, конечно, одной рукой за сердце хвать, а другой – в кнопочки тык: не висит ли?.. Нет, работает, сердешная, цела-целехонька. И только когда проверил, что и отчет цел, и все протчие причиндалы финансовые в порядке, сообразил он, что не в коридоре стоит, а в кабинете сидит. А в руке – таблеточка последняя.

Нормальный-то человек на его бы месте тут же наплевал бы с высокого этажа и на баланс, и на клинику, и стал бы желание сочинять, а у Степаныча все не как у людей. Таблеточку он отложил, да по кнопочкам опять быстренько забарабанил, да бумажки залистал: плюс-минус, дебет-кредит, отпечатки пальцев, так сказать… К утру обещался закончить – значит, надо. А все желания – потом.

Возился так Данила Степаныч часов до двенадцати – до первого, спины не разгибая, и не заметил, как дверь отворилась, да бухша развеселая да пьяненькая в кабинет вплыла. И сразу к нему: ластится, за ручку трогает, кудрями щекотит: «А как у вас дела продвигаются, уважаемый Данила Степанович? А не надо ли вам чем пособить, уважаемый Данила Степанович? А, может, вам массажик плечиков сделать, уважаемый Данила Степанович? Ах, как вам тут, поди, одиноко, уважаемый Данила Степанович». И пальчиками-то, слышь-ко, плечи ему так и мнет, так и мнет, ровно он ей приятель какой, али дружка, духами парижскими так и воняет, декольтом так и трясет перед носом, того и гляди, повываливается всё на улицу да раскатится.

Сконфузился тут мужик, растерялся, растаял, не то, что баланс – таблицу умножения забыл, и слов найти не может.

А бухша-то, что твоя лисица, не молчит, на ушко ему напевает: «Сейчас сюда хозяйка зайти собиралась, уважаемый Данила Степанович, так окажите милость, не говорите, что вы один тут два дня горбатились, скажите ей, что я с вами была, часов не считала, ночей не досыпала, куска не доедала, только вот перед праздником отсюда вышла, а вы у меня на подхвате были, вроде мальчика на побегушках. А уж потом мы с вами, уважаемый Данила Степанович, если отлепортуете все, как надо, сочтемся по-своему, не извольте беспокоиться…»

И распалила так его, выдрокобра драная, да к двери – шасть.

А рука у Степаныча уж сама к таблетке тянется, а голова – сцены радужные рисует: вот живут они с кралечкой разлюбезной в его двушке в хрущобе, он ей кофий одноразовый в постель по утрам таскает, по распродажам в продуктовых на отремонтированной «шестере» катает, в программе вечерами любимые ёйные сериалы отыскивает, красным фломастером подчеркивает, по выходным про Пуську и Дуську – ежиков любимых – лекции читает, а она…

Не дотянулся Степаныч за таблеткой.

Хоть мозга и в тумане, а понял всё.

Не нужен он ей такой. И сякой, и рассякой, и разъетакий – все одно не нужен. И хрущовка его, и «шестерка», и ежи, и кофе – хоть за три рубля, хоть за сто. Разные они люди, и нужно им разное. А под свой каприз бабу неволить – последнее дело.

Вздохнул он тут, глаза отвел да кивнул: скажу, мол, обещаю. А она и рада-радешенька: глазками стрельнула, кормой вильнула, да поскакала вниз, хороводы вокруг анестезиолога водить, про «В Лесном родился Елочкин» петь.

Десять минут прошло, заходит к нему хозяйка, и сразу про баланс выспрашивать начала, да про Сусанну, бухшу свою, до кучи вопрос задает, вроде, вдвоем-то спорее дело шло, чем у одного-то, поди?

Ну, про работу Степаныч честно сказал, что через час-другой готово будет, а про выдрокобру – как условились. Мол, все лавры ей, а он здесь так, мимо проходил. Нахмурилась тут главврач, плечами повела: дескать, на кой пень тогда мы тебя выписывали, возились столько? Но раз уж пришел, говорит, то заплатим от щедрот наших исключительно в честь праздника по тысяче российских рубликов за сутки. На торт и шампанское хватит.

Охнул тут Степаныч, возмутился… а правду сказать про Сусанку наглую нельзя – обещал. Потянулась рука за таблеткой – пусть заплатят, сколько заработал!.. – да снова опустилась. Без ведома хозяйского деньги из нее выжимать – ровно грабеж получается. Тоже нехорошо…

Понурился он, сердешный, за компьютер сел, а глаза обида туманит, в голову мысли тусклые лезут, вроде, все в белом оказались, а он один, дурак, в гудроне…

Тут уборщица к нему пришла, и снова с тарелкой: кусок торта да три конфетки на ней. Попробуйте, мол, Данила Степаныч, а то ведь неудобно: столько на нас работаете, а угостить вас даже не додумались. Да едва Степаныч рот разинул, то ли «спасибо» сказать, то ли «провались оно у вас тут всё пропадом», как дверь об стенку ручкой грохнула так, что чуть евроремонт на голову не посыпался, а в комнату бухша влетела: щеки горят, глаза молнии рассыпают, из ноздрей разве что дым не валит – куда только пожарники смотрят... И сходу давай орать на Ирину, дескать, чего ты с общего стола кому попало куски таскаешь, саму-то из милости посидеть взяли, второй месяц всего работает, а туда же, со свиным-то рылом!..

Ахнула Ирина, охнул Степаныч, вскочил…

Кабы бухша бухом была – ходить бы ему с подбитым глазом в новом году. А так пока бедолага слова в кучку собирал, чтобы обсказать ей, кто и какая она есть змея подколодная, ее уже и след простыл. А Ирина за сердце – хвать, и по стеночке съехала.

Ну, у Степаныча тут вся вендетта-винегретта из головы вылетела, к ней дернулся, поднимает – а она не спышит, не дышит. Кинулся он в коридор – пусто, бухши гадины и в помине уж нет. Вот ведь какая ситуевина в жизни бывает: в пяти метрах под ногами толпа докторов сидит, дурью мается, а тут человек без медицинской помощи помирает! Вниз бежать? Так пока входы-выходы отыщешь, ей совсем худо станет… Скорую вызывать? Когда еще приедет, это по названию она скорая, а по скорости – как ветер попутный случится… Заметался тут он, заносился – то за телефон схватится, то бежать вниз, то обратно, то ворот у платья расстегивать… И вдруг про таблетку вспомнил.

Мигом выдавил ее из пакетика, «Хочу быть врачом» сказал, в рот кинул, проглотил – и ажно дышать перестал: ждет, когда знания невиданные в его голове появятся.

А их как не было, так и нет!

А вместо этого, откуда ни возьмись, спокойствие на него опустилось, ровно ночью безветренной снег на землю лег, а в голове прояснилось, просветлело, и понятно стало, чего и не было сроду. И вспомнил моментом Степаныч всё, чему его за месяц в меде научить успели, и сразу одной рукой номер скорой набирает, другой Ирину укладывает, как надо, глазом по комнатке косит, нет ли аптечки где, а в ней – нашатыря, аспирина, и, мож, еще чего сердечного… Да всё хладнокровно эдак, точно каждый день только этим и занимается!

Ирина, слышь, от таких забот быстро в себя пришла. А тут и «скорая» подоспела – правда, врач всего один. Ну так, перед Новым годом у них, поди, тоже посиделки свои – что ж «скорая», не люди, что ли?

Пяти минут не прошло, как главврачиха клиническая заявилась. Ну и бухша, морда бесстыжая, следом: вроде, без нее в клинике и прыщ не вскочит. Глядят: врач уборщице ихней давление меряет, Степаныч растрепанный рядом топчется…

Удивилась главврачиха, бровки подняла, спрашивает, что это у вас тут за сабантуй такой, а выдрокобра экономическая тут как тут: дескать, эта женчина не понять какого поведения на халяву напилась да по мужикам потащилась, вот ее и прихватило с перебору-то того и другого.

Взвился при эдакой напраслине подлючной наш Степаныч, воздух ртом хватает, а слова-то во рту застревают: тык-мык, а сказать толком ничего и не может.

Кивнула хозяйка, ровно азотом жидким обдала, уходить повернулась, а бухша вокруг снова вьется, медовым голоском на ушко что-то жужжит-напевает.

И тут Степаныч случайно, не случайно ли – кто его знает – взглядом с врачом «скорой» встретился. А глаза у того, слышь-ко, над марлевой повязкой поблескивают совсем непонятные: не то зеленые, не то черные, не то голубые, и глядят так, что белый свет вокруг, вроде, каруселится. И чует вдруг Степаныч, что язык у него точно с узла развязался: что хочешь выговорить может, хоть слов матное, хоть скороговорку.

Да только он ни то, ни другое говорить не стал, потому как человек культурный, хоть и пожалел про это тогда шибко. Уж очень сматькаться хотелось. Но сказал он только, что ноги его в ихнем вертепе больше не будет, потому как с людьми тут обращаются как с псами помоечными, и даже хуже. И денег ихних ему не надо. А баланс свой дурацкий, коли кому охота, сами могут доделывать. Подхватил он на этом пальтюшку да шапку в охапку, в другую руку – Ирину, да к выходу двинул. Врач «скорой» - за ним. А на баб-то, говорю тебе точно, словно столбняк напал: стоят, очи таращат, рты разевают, а ни слова вымолвить, ни шевельнуться не могут. Ну, а как очухались, так никого уже и близко не было: охранник внизу сказал, что двое, мужчина с женщиной, сели в такси, что у крыльца минут десять уже поджидало, да уехали. А «скорую» никакую он и в глаза не видал, и врача тоже.

На этом можно было историю мою и закончить, да только не вся она тут вышла. Продолжения просит.

После Нового года Ирина уволилась, снова на биржу пошла: лучше в безработных мыкаться, чем такое терпеть.

Бухша змееподобная тоже недолго проработала: через месяц по собственному желанию ушла, якобы по состоянию здоровья. Даже отрабатывать не стала две недели положенные. Да хозяйка и не неволила, видела, что с Сусанной ее разлюбезной нелады творятся: от каждого шороха подпрыгивает, валерьянку литрами дует, от людей шарахается. Наверное, неклимат ей там сделался. Али воспаление подлости.

А Степаныча к концу января в медный холдинг, что в том же здании, главбухом пригласили. Вишь, дружок его давний там в замы вышел, а главбух старый на пенсию как раз собрался – вот всё удачно так и сложилось, одно к другому.

Или сложили удачно?..

Потому что, милый ты мой, хочешь верь, а хочешь не верь, без ВНСа и тут не обошлось. То бишь, Внештатного Научного Сотрудника, как прозывали его – или ее, кому знамо? – еще работники НИИПП, пока оно живо было. Того самого, в маске, молчаливого, с разными глазами. А теперь те, кому он показывается, его по-разному нарекают: в спортзале навороченном – Тренером кличут, в холдинге – Аудитором окрестили, в рекламе да журнале – народ поизобретательней, так Совестью Нации его прозвали, пошутили, вроде. Ну, а я полагаю, что в клинике мордодельной его правильнее всех поименовали. Потому как врачи самую суть его то ли угадали, то ли учуяли.

Доктор Душевед.

А кто мне не доверяет – пусть пойдет со Степанычем побалакает: он после полусотни лет молчанки до разговоров бывает дюже охоч, даже не знаю, как невеста, Ирина Николаевна, его терпит.

+1

3

Новогодняя поэма с врачами и чудом
(Ia)

... А дальше было что?  Да ничего… Мы топали к какой-то хате,  где обещал он,  будут выпивка и бабы. Я хмыкал: " бабы".  Сцыкушки  по шестнадцать лет и самогон, воняющий карбидом. Друг злился и кричал, что сам я виноват,  затарившись не водкой, а вином, а после поругавшись с Танькой, а Ленка без подружки не придет…  И был он прав, а я кругом не прав  и чувствовал себя паршиво.

   Было странно тихо. Скрипел лишь снег сухой под  нашими нетвердыми шагами.  Два ночи. Гасли окна, "Огонек" кончался, начинался  год. А Сашка шел и бил ногой в  деревья и заборы. Такое с ним бывало, ну не допил, напьешься банок с двух чернил,  и Ленка не пришла… А кролик был хорош, его тушил в духовке со сметаной, лист лавровый… А этот поц додумался ругаться с Танькой. Сам говорил, что девочка – улет...

   Пока дошли, мороз поиздевался всласть над нашими ушами, да и нос... Поэтому не сразу понял...  Шевченковская хатка под соломой.  Две комнаты, полутемно,  и запах  пива, самогона, рвоты, капусты кислой, табака... Пока отогревался у печи, Сашка жал руки, принимал штрафную... Стонали в соседней комнате, кровать скрипела, машинально выпил протянутую другом стопку, покривился... Чем зажевать? Шагнул к столу, одни огрызки и, о радость, полбутылки "Буратино", на ура...

  До танцев  дело тут так и не дошло. Но музыка была. Так было дико услышать БиБи Кинга. The Thrill is Gone.  А может это была АBBA, и будущее просто вторглось в подсознанье... Выпили. Заспорил с кем-то громко Сашка. Потом какой-то анекдот, глупейший, с матом. Пытался тоже что-то рассказать, но перебили, выпили еще.  Я понял – будет драка. А Сашка, он такой, ну как же без него? Пора валить. Пытался встать, но ноги отказали... Все засмеялись и дружно потащили меня проспаться на кровать. В сплетенье чьих-то ног и рук... Плыл потолок, кровать качалась... Все...

Проснулся в клубе. Шинель, пар изо рта... Шинель?  Кто я, где я? И почему уверен так, что клуб? Бр-р... Холодно. Прижался к едва теплой батарее. Еще солдатики кругом по лавкам. Прапор-чмошник с синяком под глазом... Полузаброшенный фабричный клуб, огромный зал... Я вспомнил! Нас обменяли на плиты ДСП, комбат решил казармы благородить, и мы часов двенадцать в день катаем на пилораму бревна... А в голове заезженной пластинкой, крутилась строчка: "...с корабля на бал..."

  А Сашка сказал, что в новый год он будет пить, плевать, что денег нет, и вышел на цыган. Через забор мы выкинули стулья, обратно ящик кислого вина...
-Сухое...
-Тебе не все равно ли?
Было все равно. Белое вино с тушенкой. Пили у конторы, там отыскалась голубая ель.
-За рекой общага педучилища, девчонки. Ты со мною?
-Куда ж ты без меня... Набьют ведь морду...
Накаркал. На мосту нас ждало пятеро, сержант какой-то, видно отпускник, и местные придурки. Запомнил только: "Я под Кандагаром... Кровь... А вы тут наших баб..." А дальше тьма...

Да, где же Сашка? Вот на сцене, в занавес завернутый лежит. Так стало его жалко. Откуда-то я знал, что не минет и года, нам зачитают перед строем: "Исполняя интернациональный долг... Александр..." Как погиб, мне рассказал начштаба, единственный на батальон земляк. Ведь Сашка сварщик. Не отмочив как надо бак "Урала", варил дыру. Рвануло. Полчерепушки улетело за забор... Спи спокойно... Я тоже должен был там сгинуть, но перед отправкой расколотил последние очки. Командиры ржали, и я остался плакаты на морозе обновлять... Помог мне выжить вечный наш бардак...

  Поежился. Я помню то, что будет? До утра еще часа четыре было. Тут где-то библиотека... Пыль. О Господи, когда последний раз заглядывал сюда ты? Со стены взглянули очи строгие железнодорожного наркома... Припомнил, что местечко это родина его, и даже его носило имя. А ведь он жив еще там где-то... А через пару лет тут вымрет все – рванет еще одно наследье строя и Зона  нас встретит радостно ... Черт, опять накрыло... Скрипнул дверкой... Подшивки "Правды", "Вокруг света", "Инвалидъ"?! Потянулся и достал блеснувший золотом корешок  Эфрона, но на шкафу качнулся бронзовый Хозяин, и врезал в лоб дубинкою ОМОНа...

  Открыл глаза. Балки потолка нависали, но не кружились. Воняло. Рядом кто-то пыхтел, раскачивал кровать... Сдвинул чью-то ногу, встал... Вслед матюкнулись. В пустой Вселенной Головы взрывались Новогодние Салюты... Под столом нашелся Сашка. Вытащил во двор, ткнул мордой в снег. Кажется очнулся. Светало. Праздник удался. Потопали домой...
   Сашка, друг, потомственный алкаш, хотел так вырваться из круга, но пили все. После службы он шоферил на скорой, покуда не избил врача. По быстрому свалил в родную часть, там помнили о нем, закончил курсы, прапор. Приезжал, стал сам себя шире, выпив, плакал, а после возвращался в никуда.
Погиб в Германии при погрузке танков.

   Вы спросите, а где врачи? Ну, врач известен мне один, и это – время...

   А чудо? Я остался жив...

0

4

Вне конкурса

Внимание!
Следующий текст не предназначен для прочтения несовершеннолетним детям, невинным феечкам и слабонервным мужчинам!
Еслечо, мы вас предупредили!

Автор: ту-ту

Текст

А началось все так...

Мы с подругой сидели на ее кухне и внимательно изучали Википедию. Конечно, не всю, а только ту страницу, где красовалось определение «БДСМ» - «Психосексуальная субкультура, основанная на эротическом обмене властью и иных формах сексуальных отношений, затрагивающих ролевые игры в господство и подчинение». Губы Машеньки подрагивали, в глазах стояли слезы.

- Все правильно. Так оно и есть…. Диагноз абсолютно точный.
Я смотрела на нее и медленно сползала со стула от душившего меня смеха.

- Как тебе не стыдно…
- … смеяться над больным человеком. – Продолжила я за нее фразу. Лучше бы я промолчала, Маша зарыдала в голос, размазывая по лицу сопли, и пытаясь унять мокрым платком, бурные потоки слез, бегущие по курносому носику и пухлым щечкам.

Не знаю, кто как, а я нервы лечу исключительно дорогими сигаретами и коньяком. Поскольку, Маша не курит и сигареты в финал не вышли, пришлось встать с неудобного стула и, торжественно сообщив: «Я в магазин!» топать в сие заведение за «лекарством». Приезжала я к подруге редко, но метко, часто на другой конец Москвы не наездишься. В основном мы общались по телефону и скайпу.

Большинство коньяк закусывают лимонами или «николашкой», а я вот предпочитаю бананами, от лимонов в сочетании с коньяком у меня начинает болеть желудок. Попробуйте как-нибудь заесть рюмку коньяка тонким ломтиком банана, очень оригинальное сочетание терпкого и нежно-сладкого вкусов.

Когда я через полчаса вернулась, Машутка все также сидела на своей кухне в обнимку с ноутами. Правда, уже успокоилась и активно стучала пальцами по клавиатуре, беседовала с кем-то по скайпу. Я, молча достала рюмки, порезала банан дольками и уложила тонкие ломтики на единственное чистое блюдечко. Рядышком положила традиционные кружочки лимона, это для подруги.

- Машунь, кончай переговоры. Давай нервишки полечим… А потом ты мне объяснишь, почему ты тут разводишь сырость.

Долго уговаривать подругу не пришлось, хотя она почти не употребляет, но «в медицинских целях»… Чокнулись, выпили.

- Рассказывай. – Скомандовала я, закуривая очередную сигарету.
- Ну, диагноз ты уже видела. Все как есть, у меня полная зависимость от общения с Ромой. Он всегда сперва на меня накричит, а потом облизывает. И так было всегда! Я без этого уже больше не могу существовать!
- Без чего не можешь? Без криков или «облизываний»?
- Без того и другого. Он сперва должен найти какой-нибудь недочет в моей игре, а потом похвалить за что-нибудь… А как он меня будит по телефону! Ты же знаешь… у нас с самого начала раунда, были жесткие отношения он – командир, а я всегда подчиняюсь….

Случай запущенный и одной рюмкой тут не обойтись, налила по второй. Подруга пить не стала, а я выпила.

Хуже всего было то, что эти «отношения» моей подруги с ее ухажером, всегда были чисто виртуальными. Вы можете себе представить роман в интернете? Нет? Я вот раньше тоже не могла, хотя воображением бог не обделил. А тут приходится уже четвертый месяц наблюдать, или скорее выслушивать, всю эту историю, и быть единственным зрителем в театре двух актеров. Хотя почему двух? Рому я тоже в глаза не видела, но судя по фотке из того же интернета, симпатичный молодой человек с улыбкой чеширского кота. Я тоже общалась с ним исключительно по скайпу, по игре и просто так. Но, в силу природного скептицизма, особого восторга от общения с Ромой не испытывала. Игрок и мелкий мошенник, но какая бездна обаяния.

- Маш, ну что ты расстраиваешься? Ну, поставили вам, вернее, вашим взаимоотношениям диагноз. Ну и что? Плакать-то зачем?
- Я не из-за диагноза…. Я из-за снов…

Приехали… Сны для Маши – это серьезно.

- Рассказывай. Что тебе там приснилось? – Я решительно затушила окурок в пепельнице и налила еще по рюмашке.

Маша начала мяться и краснеть, как семнадцатилетняя девица. И это женщина старше меня на два года, мать двоих великовозрастных сыновей, недавно отслуживших в армии! Фотка их на танке красовалась в единственной рамке, криво висевшей на голой стене кухни.

- Ну, ты же знаешь… Мы столько времени общаемся с Ромой…

Я невольно фыркнула:
- Конечно, знаю! Вы фактически живете с ним в одной виртуальной квартире, то бишь, на одном аккаунте . Это не могло не привести к некоторому… э-э-э объединению. Когда ты мне последний раз на вопрос о Роме сказала: «Командир спит, я его будить не буду.» Если бы я точно не знала, что вы живете в разных городах, то…. Я бы подумала, что вы не только играете вместе, но и обитаете в одной квартире. Считай, что у вас полноценная виртуальная семья, только спите в разных комнатах - городах.

Я украдкой, на всякий случай, заглянула под стол. Ромы там ожидаемо не было.
- Так что случалось в этот раз?
- Вчера он сказал, что как только сервер закончится, он обязательно приедет. До конца игры осталось около месяца. Все так говорят….
- И?
- И ночью он отправил меня спать, сказал, что побудет в игре сам.
- Ну и что? Тебе нужно иногда отсыпаться, а то от недосыпа можно и с катушек съехать. – Я предприняла отчаянную попытку сбить мысли подруги с мыслей о Роме, на не менее животрепещущую для нее тему. – Так, что тебе приснилось?

Маша покраснела, как маков цвет и, водя пальчиком по столу и не поднимая на меня голубых, вечно удивленных глаз, смущенно пояснила:
- Мне приснилось, что он приехал, мы лежим в одной постели и я … я…
- Секс что ли приснился?
- Нет. Не совсем секс…
- А что тогда? – Я искренне не понимала проблемы. Маша посмотрела на меня как на врага народа, судорожно схватила рюмку, выпила и выпалила на одном дыхании.
- Ты мне должна помочь!
- В чем? Свечку подержать?
- Дура! – Взвизгнула Маша. – Я с тобой о… а ты… вечно все в хохмы переводишь!

Я тоже выпила коньячку и, закурив, продолжила расспросы в очередной раз рыдающей подруги.
- Маш, золотко, объясни мне, в чем тебе помочь?
- Понимаешь… я взрослая женщина. Я понимаю, что мужчине можно доставить удовольствие разными способами. Но я совершенно не умею делать это… ну это!!!
- Минет что ли?! – моему удивлению не было предела.
- Да!
- Ты что, совсем никогда этого не делала?
- Я… я… пыталась пару раз… но особого удовольствия мне это не доставляло, и было противно, поэтому….
- А сейчас-то тебе это зачем?
- Ну как ты не понимаешь. Он же сказал, что скоро приедет…

Я смотрела в честные, полные слез и неразделенной любви глаза своей единственной подруги и понимала, что если я сейчас рассмеюсь или не расскажу ей все тайны минета, то подругами мы больше не будем никогда.

Я хорошо представляла, зачем ей это нужно. Она старше своей виртуальной любви на пятнадцать бесконечных лет и зим, и если бы еще внешность не подкачала. Проблема была даже не во внешности, а в том, что ее планка уверенности в себе не просто упала, a давно отвалилась и искать ее нужно где-то за плинтусом. Ну, подумаешь полная? Так я тоже совсем не Волочкова, но от отсутствия интереса к себе мужской части населения не страдаю. Ей бы подкраситься, приодеться и чуть-чуть больше верить в себя и… где-нибудь на просторах страны или интернета, наверняка найдется любитель полных наивных толстушек.

А так…. Рома, с моей точки зрения, всегда ее безбожно эксплуатировал, использовал в игре, и самоутверждался за счет влюбленной в него, одинокой женщины с жутким комплексом неполноценности, помыкал и командовал ею как хотел. И то вытирал ноги, то ласкался как голодный мартовский кот. Смотреть на все это было забавно. Подругу мне было жаль. Она тратила на интернет-игру почти все свое время и нервы, но взамен Рома, время от времени, но не слишком щедро, давал ей ощущение молодости, нужности и счастья. Обмен несколько не равнозначный, но что еще можно ждать от игрока?

Я оглянулась по сторонам, спрятаться было негде. И выпив для храбрости еще пятьдесят грамм коньячку, решительно приступила к лекции или скорее семинару.

- Твой Рома, он с обрезанием или без? – Маша опять покраснела до корней уже существенно поседевших, но все еще торчащих во все стороны жестких, густых волос. Мысленно завязала узелок. «Нужно купить ей краску, не забыть спросить какую именно.»

- Я не спрашивала его о ТАКИХ вещах. Я стесняюсь… Может ты его спросишь? Тебе можно, он тебе после приглашения высечь его плеткой, возможно и ответит… - Тут покраснела уже я. Было такое предложение, было… Но делала-то я его не всерьез, просто чтобы больше не шутил со мной на тему: «Счаз приеду, вот уже в поезд сажусь и сразу к тебе в гости. Говори адрес.» И чтобы, не допускал разных двусмысленностей в разговорах со мной. Помогло. С тех пор мы говорили всегда строго по игре, а если и были в разговорах некоторые вольности, то мелкие и ни к чему не обязывающие и вполне даже допустимые между взрослыми людьми.

- Внешность у него вполне славянская, - продолжила Маша, - так что я думаю там все на месте.
- Маш, славянская внешность, она у многих. И потом ты же судишь по фотографии, а ее можно в интернет засунуть любую фотку или отретушировать так, что родная мама не узнает. – А вот это я зря сказала. Подруга опять начала всхлипывать и хвататься за давно мокрый платок. - Ладно, уговорила. Спрошу твоего Рому при случае – не сделано ли ему обрезание? Только не знаю, как он воспримет мой вопрос…
- Нормально воспримет. От тебя он все время ждет каких-нибудь гадостей. – Да репутация у меня в игре, да и вообще в интернете – мама не горюй. - Давай рассказывай дальше.
И подруга приготовилась внимательно слушать. Хорошо, что еще не конспектирует, с нее станется, с этой тихони-отличницы.
- Ну, как снять с него штаны, это пропускаем. Сама справишься. – В голубых глазах подруги восторг ожидания. С этим она точно справится, главное чтобы не приступила к процессу в коридоре у лифта. Судя по ее настроению, Рома будет изнасилован сразу по приезду. А что он собственно хотел? Три месяца каждый день, заставляя желать себя? Одинокие женщины могут быть иногда очень опасны…

Сунула в руку Машке очередную рюмку и дольку лимона. Коньяк подействовал благотворно, на некоторое время смыв мечты о сексе.

- Надеюсь, что у него будет уже стоять. Все же не только ты о нем мечтаешь, но и он о тебе. – На круглом личике обоснованные сомнения в собственной привлекательности. – Как говорят сами мужчины: не бывает некрасивых женщин - бывает мало водки. Купи, положи в морозилку, пусть лежит. В крайнем случае, я приеду выпью, а то вечно приходится с собой привозить или как сегодня в магазин бегать.

Маша интенсивно кивает и, по глазам вижу, ставит себе в памяти зарубку, не забыть купить водки побольше и подороже.

- Дальше. – Требует она.

А вот тут уже начались проблемы у меня. Как объяснить, как делать минет при отсутствии наглядного пособия? В дни моей юности, мужчина, учивший меня этому высокому искусству, объяснял и показывал все на себе. А тут… Мой взгляд уперся в ветку бананов.

Вот же оно! Наглядное пособие! Отломала от ветки один банан.

- Смотри внимательно. У большинства мужиков член или совсем прямой или чуть загнут кверху. Вот так… - демонстрирую все на наглядном пособии, поворачивая банан в правильное положение.
- А что есть случаи, когда загнут вниз?
- Да… Был у меня один такой… и в бок тоже бывает.
- Стоп! Оля не отвлекайся! Дальше-то что?

Нехотя возвращаюсь в реал из воспоминаний бурной молодости.
- Так, штаны мы уже прошли… Э-э-э… Будем надеться, что твой Рома, он без обрезания.
- А если?
- Никаких если! Сама говорила, что он православный. Я у него спрошу и если вдруг он … то я тебе потом объясню разницу в технике. Там, собственно говоря, нюансов-то немного. Наливай, я не могу рассказывать дальше «на сухую».

Маша резво разливает быстро убывающий коньяк по рюмкам. Вот, а я взяла одну бутылку маленькую бутылку, думала на меня одну – хватит. Придется еще раз в магазин идти или заменить благородный коньяк простецкой водкой. Початую бутылку с водкой я видела в холодильнике, там не много, но мне, надеюсь, хватит. Со вздохом оглядела стол, для водки закуски катастрофически мало.

Подруга в очередной раз пытается похудеть, а делает она это самым простым способом – перестает есть. А чтобы не подвергаться искушению – не покупает продуктов и не готовит. Помогает эта голодная диета в снижении веса слабо, но другие диеты тоже в этом не преуспели. А у голодовки был один существенный плюс – при голодании сильно экономились финансовые средства. Поэтому я купила только выпивку и закуску к коньяку. И вообще я редко пью и еще реже закусываю, я, как та сваха, такой дурной привычки не имею. Поэтому на закуску к водке рассчитывать явно не приходилось….

Сняла с банана кожуру и чайной ложечкой аккуратно вырезала на нем подобие головки члена.
- Маш, смотри. Берешь бана… член в одну руку, другой мягко поглаживаешь по яичкам и медленно, очень медленно обнажаешь головку члена. Лучше в этот момент помочь языком. Облизываешь и увлажняешь то, что появляется из-под нежной шкурки. И, главное, не торопись, а то если сильно дернуть, то можно сделать больно.
- Зачем? Зачем делать больно? Не надо делать Роме больно!
- Я говорю - случайно. Если будешь торопиться. Продолжать?
- Да. С этим я скорее всего справлюсь.
- Одной рукой ласкаешь яички и основание члена, а другой крепко держишь и медленно работаешь рукой туда-сюда. Головка уже обнажилась и приступаешь к самому интересному моменту. Начинаешь водить языком вот по этой ложбинке. Между головкой и членом, можно при этом посасывать, чуть покусывать и облизывать саму головку. Можно перекатывать ее языком во рту, задвигать за щеку и вообще, все, что придет в голову. Но только мягко, бесконечно нежно и медленно, а то быстро приведешь все к финалу.

Показываю это на многострадальном банане.

- Не забывай при этом рукой делать вот так, вот такие движения туда-сюда, туда-сюда.
- Дай попробую.

Маша со всей силой неразделенной любви хватает южный плод чуть дрожащими от страсти пальчиками и… у банана отваливается «головка», а следом и сам банан превращается в липкое месиво. Подруга брезгливо вытирает испачканную руку мокрым от слез носовым платком и остатки наглядного пособия летят в переполненную корзину с мусором.

Я вздыхаю. Ну, зачем же выбрасывать-то? Если дело дойдет до употребления водки, а это не за горами, то раздавленный банан моментально превратился бы в закуску.
- Так. Наглядное пособие я те больше в руки не дам. Вот держи, - даю жертве интернет любви целый банан в кожуре. – Потом потренируйся, но кожуру сейчас не снимай, страстная ты моя. Тут всего три осталось, а мне еще чем-то коньяк закусывать нужно.

Еще один банан превращается в наглядное пособие.
- Как держать и при этом не раздавить в порыве страсти сию драгоценность, будешь учиться без меня, а то тут коньяка мало осталось. Давай еще по одной, за успешное освоение материала.

Подруга тоже выпила, причем без понуканий и уговоров. Начала пить – значит, от несчастной любви сегодня точно не помрет – уже прогресс.
- Смотри сюда. Вот тут на ба… на члене, есть такое хитрое местечко. Называется – уздечка. Это одно из самых эрогенных мест всего этого … э-э-э органа. И оно требует к себе самого пристального внимания и бережного отношения. Язык высуни.
- У кого?
- Свой язык высуни.

В ответ на мое требование распахивается рот и наружу вываливается длинный, розовый язык. А я смотрю пародию на знаменитую фотографию Энштейна, в исполнении Машеньки.
- Ну, зачем же так-то… нужно чуть-чуть. Ты же его не напугать должна, а облизать. Вот уже лучше. А теперь поводи языком из стороны в сторону. Да не вверх-вниз, а слева-направо, потом справа-налево. Быстрее, интенсивнее. Вот, получилось. Достаточно.
- А зачем это?
- Это считай, ты научилась, как нужно правильно ласкать уздечку. Вот возьми пособие и язычком туда-сюда, туда-сюда. Только опять не раздави.

Пока подруга, с вытаращенными от восторга глазами, интенсивно облизывает банан, я решительно допиваю коньяк и закуриваю очередную сигарету. Но отдохнуть и составить план дальнейших учений у меня не получилось. Банан не выдержал испытаний, сперва отвалилась «головка», а потом и он сам был безжалостно раздавлен в припадке бешенства.
- Оль! Объясни мне, чем мы тут занимаемся?!

Приплыли, а коньяк-то закончился. Не удостаивая подругу ответом, лезу в пустой холодильник за водкой. Еще там же в уголке нашелся кусок зачерствевшего, но вполне пригодного к употреблению в качестве закуски, сыра и, о чудо! Банка маринованных огурчиков с единственным плавающим среди них помидором. Пока я сооружаю, что выпить и закусить, а от этого процесса меня лучше не отвлекать, подруга, высказывает мне все, что думает по поводу моего «тренинга», издевательства над продуктами и над ней лично. Приходится, изредка кивая, выслушать по третьему, на сегодня разу, все проблемы ее взаимоотношений с мужиками вообще, в количестве пять штук, и с Ромой в частности.

Когда закуска стоит на столе, а в рюмках плещется еще холодная водка, я грубо прерываю этот мутный поток сознания.
- Маша! Ща! Уже никто никого ничему не учит! Ты хотела узнать у меня про минет? Ты частично прослушала лекцию и даже поучаствовала в семинаре. Причем, заметь! Бесплатно! То есть - даром! Давай выпьем, а то в горле пересохло. Ну, за образование.

Как это меня ни удивило, но подруга от водки не отказалась и быстро запила ее давно остывшим чаем.
- А теперь делай еще одно «наглядное пособие» и продолжим. – От этого заявления Маши я чуть не подавилась маринованным огурцом. Я так надеялась, что трагическая гибель второго учебного банана охладит ее пыл, но видимо я сильно ошиблась в силе ее чувств-с к Роме.
- Делай сразу два. Чего уж тут мелочиться! – Решительно заявила мне подруга придвигая ко мне последние два банана.
Бананы стойко выдержали испытание по превращению в наглядные пособия.
- Про «уздечку» ты мне уже объяснила. Теперь показывай, что там делать дальше.

Смотреть на бананы мне было уже тошно, но я мужественно продолжила демонстрировать, и комментировать свои действия по доставлению удовольствия африканской траве, стараясь как можно скорее завершить и так уже сильно затянувшуюся лекцию.
- Самая эрогенная зона – это головка члена. Ее можно и нужно ласкать в первую очередь.
- А ты говорила, что уздечка…
- Это все, и саму головку, и уздечку, и вот эту ложбинку, можно объединить. Помимо всего этого есть еще много столь же эрогенных зон: яички, сам член и место его … его основание. Все это можно и нужно ласкать языком и губами. Зубы при этом прикрыть губами, чтобы не повредить объект.
- Как прикрыть? Куда же я их дену? У меня же не вставная челюсть, пока еще…
- Э-э-э… Сделай вот так. – Приоткрываю рот и закрываю губами передние зубы, подворачивая губы внутрь рта. – Вот как-то так…. Давай тренируйся, а то получится как в анекдоте…
- В каком анекдоте?
- Ну, том… про кролика и льва.
- Не слышала. Расскажи.
- Ушла как-то ото льва жена, поймал он на охоте кролика. И решил сперва употребить его в одних целях, а потом уже съесть. Взял он кролика за уши поднес к члену и говорит: «Кролик, соси!» Колик: «Я не умею!». Лев: «Я те говорю - соси. Соси, как умеешь!» Хрум-хрум-хрум….
- Не смешно. – Подруга явно не поняла, но уточнять, что там хрумкало, почему-то не стала. - Давай дальше.

Пришлось продолжить лекцию с демонстрацией, тем более что пора было все это представление потихоньку сворачивать:
- Чем интенсивнее будешь ласкать все эти эрогенные зоны, тем лучше. Только старайся при этом слюни сильно не распускать. Ну, а дальше все зависит от твоей фантазии и того, как бы будешь чувствовать партнера. Что ему понравилось, что нет. Некоторые мужчины руководят процессом сами. Все!

Подруга задумчиво рассматривает «наглядное пособие», а потом откусывает кусок и задумчиво доедает банан.
- А что такое «глубокий минет»?
- А зачем тебе? И вообще, откуда ты такие термины знаешь?
- Ну как же… ты же вчера сама выложила в чате тот неприличный анекдот про мужчин и знаки зодиака. Там у всех знаков стояло «глубокое декольте и минет», а у знака девы «глубокий минет и декольте». А Рома как раз, как и я – Дева.

Язык мой – враг мой. Это как раз про меня. И ведь не объяснишь, что я нарочно переставила в анекдоте «глубокий минет» к знаку девы. Маша свято верит печатному слову и последнее, оставшееся еще в живых, «наглядное пособие» приступает к демонстрации.
- Смотри. Глубокий минет – это когда берешь член в рот как можно глубже. Тут главное не подавиться, и нужна некоторая тренировка. У тебя остался один банан, так что потом потренируйся.
- Чем подавиться? Членом?
- И членом тоже. Если он в это время вздумает кончать, то главное не подавиться спермой. Сразу глотай… И можно еще облизать, что прольется и помочь в этот момент чуть-чуть массируя яички.
- А что сперму можно есть?
- Можно. А почему нельзя?

Глаза у подруги медленно вылезают из орбит, а сама она краснеет, как последний оставшийся в банке маринованный помидор.
- И какова она на вкус?
- Ну… это… это… В общем, вкус бывает разный.
- А если подумать?! – Она смотрит на меня строгим взглядом бывшей училки, и я невольно ищу подходящее сравнение.
- По вкусу сперма больше всего похожа на… на… на яичный белок с добавлением небольшого количества соли и горчицы. Правда, правда!
- Ну, такое я проглотить, пожалуй, смогу… - Маша задумчиво смотрит на холодильник. Там на полочке я видела пару сырых яиц. В качестве закуски они меня не заинтересовали, но готовить из них очередное «наглядное пособие» я не буду под страхом расстрела соленым огурцом.

Меня спас мой телефон. Я схватилась за него, как утопающий за спасательный круг. Послушав соседа о том, что он сегодня собирается идти на прогулку с собаками позже обычного и вполне дождется меня. Я решительно заявила, что раз такое дело, я немедленно должна быть дома. Сосед тихо прибалдел, но от меня всегда можно ожидать разных странностей, и вечером на прогулке он наверняка требует рассказа о моих приключениях. Как-нибудь выкручусь…

Я быстренько ретировалась домой, оставив подругу наедине со скайпом, интернетом и последним, оставшимся в живых, наглядным пособием.

И чтобы я еще хоть раз покупала в закуску к коньку бананы – НИКОГДА!

0

5

20
(Al-from-Aachen)

Когда уходит год молодой
а старый уходит прочь
Дано свершится мечте любой
Такая уж эта ночь...
Песня из кинофильма "Чародеи"

Ведущий: (со вздохом) Игроки, вы видите, как из расщелины в полном боевом обмундировании быстро-быстро маша руками медленно поднимается гном...
Из истории ролевых игр

- Эй, Макс, что это у тебя? - поинтересовался дежурный врач. Я продемонстрировал предмет, который в ожидании пациентов уже полчаса рассеянно катал на ладони.

- Кубик? А чего такой странный? - начальство с любопытством осмотрело сине-коричневую пластиковую вещицу.

- Это дайс-двадцатигранник, для D&D, - пояснил я. - Младший брат подарил. По нему везение рассчитывают. Единица - споткнулся на ровном месте и свернул себе шею, двадцатка - врагу на голову упал метеорит.

- Ну-ну. - Сергей Михайлович рассеянно бросил кубик на стол (выпала девятка) и снова вернулся к компьютеру. - Нет, ну куда подевалась новая медсестра?

- Без понятия. - я сгрёб дайс со стола. - А что, сильно опаздывает?

- Час назад должна была заявиться. Если её ещё десять минут не будет - придётся весь план дежурств перекраивать. В новогоднюю ночь, чтоб её!.. - шеф со вздохом извлёк из стола объёмистую распечатку. - Значит так... Медсестра в приёмном покое необходима, придётся из другого отделения брать...

Несколько минут он сосредоточенно что-то высчитывал, после чего мрачно уставился на меня.

- Знаешь, Макс, придётся тебе сегодня в ожоговом подежурить. С Катей поменяетесь. Без практиканта я тут управлюсь, а вот без сестры - никак.

Я постарался не поморщиться - но получилось, видимо, не слишком убедительно. Врач строго посмотрел на меня.

- Максим, если ты действительно собираешься стать медиком... - начал он, но я его перебил.

- Извините, Сергей Михайлович, но я же всего месяц как оттуда перешёл.

И накушался этого по самое не хочу, - добавил я мысленно, Конечно, нервы у меня крепкие, без этого в медицине никуда, но после ожогового отделения я до сих пор кошмары вижу. А ведь сегодня новогодняя ночь, и количество идиотов, решивших поиграться с фейерверками, превосходит все разумные пределы.

- Знаю, что недавно оттуда, потому и отправляю. Значит, ничего не забыл. Ты ведь справишься, а, Макс?

- Я там хоть не один буду? - со вздохом уточнил я. Шеф довольно усмехнулся.

- Не один, не боись. Там ещё две медсестры, и дежурный врач заходить будет. Двигай, парень, я на тебя расчитываю!

Я вздохнул ещё раз. Новогоднее дежурство в приёмном покое - может и не самое весёлое занятие, но в кампании с Сергеем Михайловичем пролетело бы оно незаметно. А теперь ночь, похоже, будет тянуться бесконечно. Блин.

Ожоговое отделение встретило меня неласково. Полчаса назад сюда привезли новую пациентку с ожогами второй степени - запущенная каким-то нетерпеливым уродом ракета угодила случайно проходившей мимо девушке прямо в лицо - и сейчас врачи пытались спасти ей зрение. Медсёстры тоже были заняты по уши - как раз сейчас они разносили лекарства и готовили уколы, а узнав, что Катю сегодня переводят в прёмный покой, в восторг, мягко говоря, не пришли.

Старшая медсестра Анна Фёдоровна - с которой мы ещё во время моей здешней практики не поладили - и вовсе окрысилась на меня как на торговца пиротехникой. Мне было велено не путаться под ногами, а лучше смотаться на склад, пока не закрылся.

В общем, добрых три часа я бегал по всей больнице, таскал лекарства, относил бельё в стирку и отыскивал неведомо куда пропавшие раскладные носилки.

Наконец - уже в начале двенадцатого - всё утряслось, и в ординаторской начали накрывать праздничный стол. Меня тоже пригласили, но я отказался - веселиться и праздновать в этом месте я бы в любом случае не смог, а уж под свирепым взглядом старшей месестры и подавно. Так что пожелав всем счастливых праздников, я отправился в бокс к сегодняшней пациентке.

Девушка - Елена Васильева, двадцать два года - была без сознания, и этому можно было только порадоваться. Ожог лица и рук был очень болезненным, да и глаза, сидя по всему, серьёзно пострадали. Так что морфий сейчас был для неё - я угрюмо ухмыльнулся - самым лучшим новогодним подарком. Её лицо было забинтовано, как и кисти рук, и даже на глазах была специальная повязка, пропитанная заживляющей мазью.

Я не поворчивал выключатель, и в палате было темно, только с улицы проникал рассеянный свет он фонарей и луны. Отражаясь от свежевыпавшего снега, он казался каким-то неестественным, мистическим и даже, пожалуй, романтическим. Я мрачно усмехнулся. Ну да, кто ж не мечтает встретить Новый Год наедине с девушкой в комнате, главной достопримечательностью которой является кровать?

Интересно, ни к селу ни к городу подумал я, а какого цвета у неё глаза?

Время шло медленно. Я стоял, глядя на забинтованное лицо Елены и катал по ладони кубик. Наконец светящиеся стрелки на моих часах почти сошлись на двенадцати.

- С Новым Годом, - тихо сказал я, глядя на лежащую девушку. - Хотел бы я...
Слова не шли. Я даже не мог толком сформулировать свою мысль. Помочь? Вылечить? Избавить от этого?

- Хотел бы я совершить чудо, - наконец произнёс я, и посмотрел на кубик. Выпала двадцатка.

Я вздохнул и подбросил кубик к потолку. Он взлетел, крутясь и чуть поблёскивая в лунном свете, на секунду замер в самой высокой точке, упал мне на ладонь, отскочил и упал в снег.

В снег? Я машинально подобрал кубик и удивлённо огляделся. Это была не палата. Я, в пальто, шапке и ботинках, стоял в небольшом заснеженном скверике недалеко от той самой больницы, где находился всего секунду назад. На улице было полно народу, а мои часы показывали половину седьмого.

- Что за чушь? - изумлённо пробормотал я. Сегодня в половине седьмого я как раз подходил к больничному корпусу и здесь меня быть никак не могло. - Ничего не понимаю...

Я снова посмотрел по сторонам. Люди шли себе по своим новогодним делам, на меня никто не смотрел. Даже расположившаяся поблизости компания из четырёх подростков, которые устанавливали на какой-то тумбе большую ядовито-красную ракету... Ракету?

Я кинулся к ним, на ходу пытаясь прикинуть, что мне нужно сказать или сделать, чтобы...

- Эй, поосторожнее! - возмущённо воскликнула девушка, которую я чуть не сбил с ног. - Тебя что, пчела ужалила?

- Нет, извините, я... - я подхватил её, не давая упасть и присмотрелся. Что-то в её фигуре... или лице... или...

Фьюуууу-шшшшуууухххх-бабах!!!

Нечто очень быстрое, ярко-красное и рассыпающее позади себя хвост искр просвистело совсем рядом с нашими головами и врезалось в круглую афишную тумбу с впечатляющим грохотом. Картон и бумага - даром что отсырели от снега - вспыхнули ярким жизнерадостным пламенем, и у меня подкосились ноги.

- Эй, ты в порядке? - Девушка встряхнула меня. - Тебя не задело?

- Нет, не задело. Никого не задело! Никого! - радостно заорал я. - Никого не задело!

- Ну-ну. Стоп, а где? - она осмотрелась. Но подростков, запустивших это красное чудовище уже и близко не было. Кто-то из прохожих уже вызывал по мобиле пожарных, а одна шустрая бабулька во весь голос выкликала милицию. - Ну ладно, мне пора, а ты смотри, куда несёшься!

Девушка торопливо пошла прочь, а я плюхнулся прямо на покрытую снегом скамейку и несколько минут смотрел ей вслед.

К больнице я подлетал на всех парах, поскольку мне пришлось объяснять раздражённому милиционеру, что лиц той четвёрки с фейерверком я не разглядел. Ракета оказалась профессиональной, предназначенной для запуска экспертами.

- Если бы кому в лицо попало... - возмущалась бабулька, вызывая у меня приступ истерического смеха, и требуя непременно разыскать хулиганов.

Входя в вестибюль, я нервно озирался по сторонам, с изрядным беспокойством ожидая увидеть самого себя. Обошлось - в гардеробе моего пальто не оказалось, и я поспешил к приёмному отделению.

- А, Макс, - бодро приветствовал меня дежурный врач. - С наступающим!

- Спасибо, Сергей Михайлович, и вас с ним же, - выдавил я, переводя дух. - Тут как, всё в норме?

- А как же, - он, улыбаясь, кивнул мне. - Да, познакомься с новой медсестрой - это Лена Васильева. А это Макс, наш практикант.

Склонившаяся над какими-то бланками девушка подняла голову.

- А ведь мы уже знакомы, - заявила она и рассмеялась. - Полчаса назад он меня чуть с ног не сбил!

- Правда? - шеф с любопытством смотрел на нас. - Ну, ты хоть извинился?

- А как же, - промямлил я, чувствую, как предательски краснею. Лена хихикнула.

- Ну, толком извиниться он так и не успел, - заметила она. - Нас обоих чуть не взорвали.

- Ага, ракетой! - я тоже рассмеялся. Моя правая рука наконец разжалась, и я уставился на сине-коричневую пластиковую вещицу, которую всё это время, оказывается, мертвой хваткой сжимал в кулаке.

- Ракетой, говоришь? - Сергей Михайлович как-то странно посмотрел на меня. - Ладно, потом расскажешь. А что это у тебя?

- Это? - Я подбросил в воздух двадцатигранный кубик и, поймав, посмотрел на верхнюю грань (двадцатка!). - Это - самый лучший новогодний подарок!

P.S. ...А глаза у неё карие.

0

6

Мандарины

(Динозавра)

I.

По лицу рассыпаются светлые кудряшки, а Верочка, пыхтя, тащит тяжелый деревянный табурет, чуточку колченогий, к дальнему окну. Ей очень нравится дальнее окно, потому что первые два в ноябре заменили на пластиковые: Верочка хорошо помнит, как скрипел старый паркет с облупившимся лаком под ногами рабочих. Рабочие были большие, одетые в синие комбинезоны, и громко ругались, а Александра Семеновна нервно выхаживала вокруг и причитала. Верочка с девочками стояли у порога и заглядывали в комнату, - рабочие как раз вынимали старое окно. Детские глазки блестели страхом и любопытством, но этого Верочка, конечно, помнить не могла.

Дети любили новые окна, с празднично-белыми рамами, с широкими подоконниками. Вечерами, когда не видела Александра Семеновна, младшие девочки играли здесь в куклы, а оранжевый блеск трескучих ламп отражался в темных стеклах. Но Верочка все больше сидела у старого, заклеенного по швам малярным скотчем окна, упираясь ручками в  деревянные подоконники со вконец облупившейся краской.

Вот и сейчас Верочка, пыхтя, тащит тяжелый табурет к дальнему окну, быстро разувается и залезает, цепляясь за подоконник. Нос ее упирается в самое стекло, а пальцы привычно ковыряют отстающую краску на раме. Стекло быстро белеет и мутнеет, покрываясь паром от дыхания, и Верочка смотрит в этот туман и вспоминает дом.

Там, дома – когда у нее еще был дом, - они жили на четвертом этаже обычной панельной пятиэтажки, и маленькая Верочка любила смотреть на суетливых людей внизу. Дома было точно такое же окно – старое, деревянное и обшарпанное, но Верочка любила его больше всех других (по правде сказать, во многом потому, что в ее жизни и не было других окон).

Тогда она конечно не стояла босыми ногами на холодной крышке шатающегося табурета, и из-под подоконника не дуло так сильно. Тогда ее, смеясь, к окну поднимала мама, а Верочка цеплялась пальцами за рамы.

Это было давно, очень-очень давно, еще прошлой зимой, когда она еще жила с мамой.

Когда у нее была мама, - поправляет внутренний голос, но Верочка пренебрежительно от него отмахивается.

Тогда Верочка еще была маленькая - всего шесть лет, и она еще даже не ходила в школу. Но сейчас Верочка уже совсем большая, в феврале ей будет восемь, и ее очень хвалит старенькая учительница Зоя Петровна. А большие хорошие девочки не плачут по пустякам. Верочка и не плачет. Она просто стоит на холодном табурете, прижавшись носом к стеклу, смотрит то на тусклый рыжий фонарь, то на обсыпанные мелким снегом елки, и думает о том, какой хорошей лисичкой она будет на послезавтрашнем новогоднем утреннике. Лисичка, по правде говоря, была довольно помятая и заслуженная, а вчера Верочка неверными пальцами пришивала на шапочку оторвавшееся рыжее ухо, но это было совсем неважно.

Верочка провела пальцем по запотевшему стеклу и повторила себе под нос новогодний стишок, который она будет читать.

Стоя вот так около окна и вглядываясь в запотевшие стекла, легко было думать, что там, за спиной, напевая себе под нос, суетится у плиты мама. Совсем скоро по комнате расползется запах тушеных кабачков, или супа с сайрой, или маминого новаторского плова – без мяса, зато с большим количеством вкусной, сладкой морковки. Тогда мама снимет Верочку с табурета и отправит мыть руки, а потом они сядут вместе за короткий стол, застеленный липкой клеенкой, и будут ужинать. Пока мама помоет посуду, Верочка будет читать ей стишок, и мама непременно ее похвалит, и обязательно поцелует в нос перед сном, как это делает только мама…

У тебя нет мамы, - безжалостно напоминает внутренний голос, но Верочка не хочет его слушать.

Она вспоминает мамины светлые мелкие кудряшки, почти такие же, как у нее самой, мамины смеющиеся голубые глаза, мамино тяжелое зимнее пальто, все шесть лет одно и то же и поэтому невероятно родное. Вспоминает, как мама брала ее на работу в городскую поликлинику, и Верочка сидела на стуле у подоконника тихо, как мышь, и рисовала акварелью радугу. Вспоминает мамину сумку с какими-то странными медицинскими штуками внутри, и как они поздно вечером ехали домой в переполненном автобусе, а Верочка хвасталась своими рисунками.

Верочка тоже очень хочет стать врачом, сидеть в теплом кабинете с желтыми обоями и лечить людей, потому что Зоя Петровна называет профессию врача "благородной", и еще потому, что мама тоже так говорила.

Еще Верочка думает об утреннике и о том, что это такое. Раньше Новый год она всегда праздновала с мамой, и дома обязательно были настоящие еловые веточки, а не то пластмассовое недоразумение, что установили этим утром на первом этаже. Старшие девочки с шумом и смехом украшали елку, а Верочка только удивлялась.

Никогда она не понимала толком, что в этом Новом году такого уж особенного. День себе как день. Но мама почему-то всегда заранее знала, когда он наступит, и они вместе развешивали по дому веточки и гирлянды, как всегда, торопясь и не успевая. Потом Верочка отправлялась спать – слишком рано для обычного дня, когда большая стрелка только-только доходила до шести; зато мама будила ее незадолго до полуночи, и они включали телевизор, и ели запеченную курицу, и играли в разные смешные игры, и Верочка читала стишок, чтобы утром найти на тумбочке рядом с кроватью подарок. Потом гремели куранты, и, пока президент с телевизора говорил какие-то малопонятные глупости, мама приносила мандарины в вазе.

Верочка не особенно их любила, она вообще не очень любила кислое, к тому же ей нельзя было есть много цитрусовых, но мандарины появлялись дома примерно за три дня до Нового года, а после полуночи мама разрешала ей съесть один – и без мандаринов ей Новый год был не Новый год, и праздника никакого без мандаринов не было.

Верочка подумала так, и ей ужасно захотелось мандарина. Она стояла на холодном табурете, зябко переступая босыми ногами, и неуверенно рисовала пальчиком на запотевшем стекле, и рисовались отчего-то все только мандарины, страшные и глазастые, но вполне узнаваемые.

Когда утром Верочка видит в столовой большой красный поднос с разложенными на нем оранжевыми шарами мандаринов, она сразу вспоминает, как рисовала вечером на стекле, и решает, что это добрая новогодняя фея услышала ее желание.

Пальцы чуть дрожат, разрывая сочную мякоть, и, несмотря на то, что мандарины кислые, с косточками и чуть горчат, она ест жадно и торопливо, словно бы не до конца поверив в чудо, а корку потом не выбрасывает, как все, а опускает в карман. И весь день рука то и дело сама собой дотрагивается до корки, и на душе от этого почему-то становится теплее.

II.

Вечером Верочка быстро идет в телевизионную, перетаскивает табурет к дальнему окну и утыкается носом в стекло.

Мысли в ее голове путаются. Она пытается вспомнить, как вчера, новогодний стишок, но строчки словно бы совсем вылетели из памяти. Карман жжет мандариновая корка. Верочка до боли в глазах вглядывается в заоконную даль – в тусклый желтый фонарь, в темные елки, припорошенные снегом, в двор, на котором играют в снежки мальчишки. Совсем скоро стемнеет, на крыльце появится Александра Семеновна, и двор опустеет – тогда можно будет вглядываться в далекую детскую площадку, и в заснеженные клумбы, и в подъездную дорогу, и в синюю машину, припаркованную в углу, и еще в сугробы, сосульки, снежинки, и, конечно, в цветастые гирлянды, горящие совсем далеко, над дорогой. Взгляд будет выхватывать множество мелких, ничего не значащих и быстро забывающихся деталей, но самой главной что-то все никак не видно.

Где же ты, волшебница, где же ты, прекрасная новогодняя фея?..

Верочка помнит – мама рассказывала ей о чудесах, случающихся в Новый год. И сказки разные читала о волшебстве, о кудесниках, о цветочных эльфах и о маленьких крылатых тетеньках, которые исполняют желания. Если чего-то очень-очень сильно хотеть, - говорила мама, - все обязательно сбудется. Но для этого нужно быть хорошей девочкой, кушать кашу по утрам и пить этот противный рыбий жир.

Верочка была очень хорошей девочкой.

Она была особенно хорошей потому, что совсем скоро будет Новый год и тогда, может быть, Дед Мороз, получив ее письмо, исполнит самое главное желание. Это ведь ничего не значит для Деда Мороза. Дед Мороз очень сильный и могущественный волшебник, он ведь все исполнит, обязательно, она ведь не зря весь этот год кушала на завтрак манную кашу и пила рыбий жир!

Еще в прошлом году Верочка писала письмо вместе с мамой. Косые-косые, неправильно написанные буквы, фиолетовым фломастером на белом листе. Потом они заклеили конверт и мама отнесла его на почту. И где-то там, в Лапландии, Дед Мороз получил ее каракули, улыбнулся в белую бороду, а потом принес ей ранним утром аккуратно запакованную коробочку  с плюшевой собакой.

Теперь Верочка писала письмо сама. И хоть буквы за это время стали много ровнее (Зоя Петровна очень ее хвалила), а Верочка теперь точно знала, чего хочет, писать письмо было очень грустно, потому что рядом не сидела мама.

По правде сказать, Верочка не верила в Деда Мороза. Однажды, очень давно, она видела в деревне настоящую русскую печку и оттого твердо знала, что Дед Мороз не пролез бы в трубу, как бы ни старался. И хотя мама убеждала ее, что Дед Мороз волшебник и может все, Верочка примерно представляла, какое количество детей должен был за одну ночь посетить добрый дедушка и понимала, что это было решительно невозможно.

Но это понимала какая-то другая, взрослая и холодная Вера с больными глазами. Эта Вера хорошо училась, ладила с учителями и думала о будущем. А Верочка сейчас мечтала хоть на секундочку поверить в Деда Мороза, только для того, чтобы думать, что желание и в самом деле может сбыться.

Как же она хотела, чтобы где-то там, далеко на севере, в снежной стране Лапландии, дедушка с белой бородой получил ее письмо!

Этого здесь хотели все, и все они ждали Нового года с замирающим сердцем, потому что в письмах – что косыми перевернутыми буквами, что ровным бисерным почерком, - они писали одно и то же.

Верочка улыбнулась, а потом тихонько всхлипнула. Мама была хорошая… нет, не так, мама хорошая! Мама хорошая, и сейчас она, наверное, очень ищет свою Верочку. Может быть, она заблудилась в холодной ледяной дали, или лечит детей Африки от страшной болезни с ужасным названием, ведь детям Африки очень нужно вылечиться, но все это время она обязательно, обязательно думает о Верочке!

Мама умерла, - холодно и безразлично произносит Вера, так сильно повзрослевшая с того рокового января, но Верочка отказывается в это верить.

Фонарь на улице вспыхивает неясным пятном. Там уже совсем-совсем темно, и бледное лицо отражается в матовой поверхности запотевшего стекла. Верочка молчит и думает. Ей хочется заплакать, но хорошие девочки не плачут из-за ерунды, а Верочке очень надо быть хорошей девочкой.

А тонкий пальчик рисует на стекле бородатого человека с большим мешком и маленьким оленем. Человек криволице улыбается, и Верочка пытается улыбнуться ему в ответ.

Руки ее судорожно сжимают мандариновую корку.

А утром новогодний праздник, и Верочка в костюме лисички щеголяет свежепришитыми ушами и смешными светлыми косичками. Александра Семеновна тепло ей улыбается и строго спрашивает, повторила ли она стишок. И дети прыгают вокруг елки, рассматривая новогодние игрушки и высокую фигуру Снегурочки, пока не появляется Дед Мороз и не спрашивает, все ли дети вели себя хорошо.

И Верочка звонко и без запинки читает стишок, хотя пальцы у нее дрожат и ищут в кармане спасительную мандариновую корку.

А потом она подходит и, внезапно осмелев, спрашивает:

- Скажите, а вы правда, правда Дед Мороз? Вы живете в Лапландии?

Голос ее дрожит. И старый актер из ТЮЗа почему-то вздрагивает тоже от взгляда этих пронзительных синих глаз.

- Я правда Дед Мороз, а в Лапландии живет самый главный Дед Мороз. Он волшебник и ездит на северных оленях.

Верочка вздыхает и улыбается. Долго-долго она пытается сообразить, где же будет север и нельзя ли увидеть Лапландию. Ей очень хочется покататься на северном олене, и упасть в кипенно-белый северный снег, но больше всего – залезть к Дедушке Морозу на колени, чтобы он исполнил ее самое главное желание.

III.

Вечером Верочка бегом бежит в телевизионную, придвигает к подоконнику старый стул, залезает на него с ногами, цепляется руками за раму и упирается носом в стекло. Дышит часто-часто, и заоконный мир поглощает туманная дымка, а фонарь превращается в мутное рыжее пятно.

И Верочка рисует пальцем на запотевшем стекле, рисует кривую женскую головку с короткой стрижкой и тугими кудряшками, рисует женщину в старом зимнем пальто, рисует даму с саквояжем, на котором едва виден разлапистый крест, рисует медицинскую сумку со всеми этими странными штуками, чьи названия Верочка так и не успела узнать.

У всех людей здесь лицо – две точки и три закорючки, тело чудовищно непропорционально, а руки похожи на ветки, но Верочка-то знает – это она, самая красивая, самая дорогая, самая замечательная женщина на свете.

На запотевшем стекле уже остается место только в самом верху, куда девочка не достает даже с табуретки, но Верочка все рисует и рисует, отчаянно сжимая пальцами левой руки помятую мандариновую корку. Рисунки сплетаются и наезжают друг на друга, уже давно похожие не на портрет и не на жанровую сцену, а на какой-то ужасный сюрреализм, но Верочку не останавливают такие мелочи, потому что даже суровая и строгая Вера с больными глазами думает только об этом стекле, о Деде Морозе, о новогодних чудесах – и еще о мандаринах.

…Полуночный бой курантов Верочка встретила с нервным, напряженным, но счастливым лицом.

- Вера! Вера, просыпайся! Там приехала какая-то тетя из городской поликлиники, вместо нашей Аллы Михалны, всех считают у медкабинета, будут вшей искать!..

Верочка дергается от тонкого девчачьего голоса и садится на кровати.

- Какая тетя?

- Какая, какая… обыкновенная! Собирайся давай!

Верочка подскакивает и натягивает платье и колготки. Девочки быстро бегут по лестницам. Сердце Верочки отчаянно бьется, а пальцы сжимают заветную мандариновую корку.

Она еще не знает, что "тетя из городской поликлиники" приехала сюда первого января с неохотой, по большой просьбе Александры Семеновны, и только потому, что количество вшей в старших группах превысило все мыслимые пределы, что ей уже почти пятьдесят лет и она носит длинную, черную, тугую косу, совершенно не соответствующую ее возрасту. Не знает она и того, что лучшим и единственным лекарем, способным ей помочь, будет время. И что, может быть, когда-нибудь она все же будет работать в городской поликлинике, в теплом кабинете с желтыми обоями, и даже приедет когда-нибудь в старое холодное здание, знакомое ей по детским воспоминаниям. И там в коридоре ее встретит другая маленькая Верочка с глазами, уже наполняющимися первыми из большого еще количества слез. Но она тогда, должно быть, не будет говорить, что проверка на вшей – это совсем не больно.

Но пока Верочка не знает всего этого. Пока она бежит еще по лестнице с отчаянно бьющимся сердцем, запинается и едва удерживается от падения, вовсе того не замечая, и глаза ее горят огнем жажды жизни и веры в чудо.

Мандариновая корка выпадает из кармана и скользит по ступеням.

0

7

Вне конкурса

КОМА

(Ник Нейм)

– Джек!

Мама весело смеялась и махала ему, стоя как раз напротив школьных ворот. Это был сюрприз. Как давно она приходила за ним – в первые годы учёбы. Какой пятиклассник, ха-ха, с сегодняшнего дня – шестиклассник, позволил бы маме на глазах у всех друзей забирать себя, словно сосунка, из школы? Но сегодня, в последний день учебного года, это было приятно. Как память о детстве, которое даже в шестом классе кажется уже далёким и счастливым.

– Пошли в кафе, отметим окончание школьного года, – сказала мама, ероша длинные, в стиле «Битлз», волосы сына.

«Ещё год-другой, и Джек не позволит мне этого», – подумала она.

Они вышли на проспект и направились вдоль центрального парка к площади в форме шестиугольника, стороны которого образовывали террасы пяти кафе и ресторанов, а в шестой, на границе с парком, плескал и искрился в лучах солнца великолепный фонтан.

– Где присядем?

– Давай – здесь, прямо напротив воды. Когда мы гуляли в парке по воскресеньям с папой… – начал Джек, но затормозил в нерешительности.

– Знаю, ты всегда любовался радугой в брызгах фонтана, – сказала она сыну и мысленно добавила себе: «А тема отца не должна быть запретной».

– Кстати, скоро полетишь к папе на месяц. Вот попутешествуешь! Потом на две недели поедешь к бабушке в деревню, а ещё две – проведём вместе, на море.

– Здорово! – Джек представил себе классное лето, полное приключений.

«Иногда две семьи – это вдвое больше развлечений, – справедливо решил он, – да и бабушку неплохо будет повидать, – в памяти мелькнули картины деревни на берегу широкой реки, где прошло его детство. – Опять моё сентябрьское сочинение «Как я провёл лето» окажется самым интересным в классе».

Они заказали сочные, с кровью, бифштексы и клюквенный морс.

– Я возьму себе кофе на десерт, – сказала мама, доедая обед, – хочешь мороженное?

– Да. Но не в вазочках. Можно, я сгоняю к фонтану? Там, с лотка, продают самые хрустящие в мире вафельные конусы с пломбиром. Я и тебе принесу, давай?

– Ну, раз уж у нас такой праздник. Только осторожно проспект перебегай.

– Мам! Как будто я первоклашка, – и Джек, довольный хорошим началом каникул, помчался за любимым лакомством.

Со спины по джинсам, майке и причёске трудно было определить, кому принадлежит эта худенькая фигурка, мальчику или девочке.
                                                         
                                                            *   *   *

Скорая, мигая разноцветными огнями и завывая сиреной, ворвалась во двор госпиталя. Парамедики, как в учебном фильме, выпрыгнули из машины и, распахнув задние дверцы микроавтобуса, выкатили транспортную систему с лежащим на ней человеком. Пожалуй, ребёнком, а не взрослым. Пожалуй, мальчиком, а не девочкой. Скорее! Скорее! Втолкнули носилки на колёсах в автоматически разъехавшиеся перед ними стеклянные двери. Прямо, круто вправо, влево, и вот, пациент уже в приёмном отделении неотложной помощи.

– Авто, мальчик двенадцати лет, перелом черепа, конечностей, остановка сердца. Синусовый ритм восстановлен! Сознание, рефлексы и спонтанное дыхание отсутствуют, – выкрикивал старший парамедик, пока к пациенту сбегалась бригада травмы во главе с врачом приёмного отделения.

Раз – анестезиолог мгновенно ввёл дыхательную трубку, и аппарат искусственного дыхания заставил лёгкие снова служить мальчишке. Два – хирурги фиксировали шею, ввели катетеры, взяли анализы крови, подвесили пластиковые пакеты с растворами. Три – датчики мониторов – на грудь. И вот уже данные – в компьютере, специалисты вызваны на консультации, анализы и радиологические обследования заказаны. И всё stat, stat, stat! Быстро, быстро, быстро! Скоро начнут поступать результаты, и можно будет делать первые выводы. А пока – состояние угрожающее.

«Так, – думал врач приёмного отделения, – тяжёлый случай. Парамедики даже не пытались интубировать пациента: не тратили на это время. Завели сердце, прочистили горло от мороженного и дали кислород. Трубка, чёрт, вошла как по маслу – глотательного рефлекса не было. Впрочем, и болевых рефлексов тоже нет. Плохо. Реакция на свет присутствует, а зрачки – сужены. Если в крови не обнаружат наркотиков, то, значит, нарушения в стволе мозга. Кровотечения, пожалуй, нет: давление лишь немного снижено. Хотя очень уж он холодный. Сейчас сделаем компьютерную томографию – узнаем точно, какие повреждения имеются в голове и в животе. Если шейные позвонки целы, то можно будет ему голову вертеть, смотреть, как глаза реагируют. Это уже невропатолог или нейрохирург сделает. Но, сдается мне, мальчик и за шесть часов не очнётся: значит – кома. И по шкале комы у него - всего три балла. Да, не повезло пацану…»

                                                            *   *   *

Бледная женщина нервно поправила простыню на постели мальчика. Ещё более бледные холодные руки ребёнка вытянулись вдоль тела, обложенного грелками, и, хотя были вялыми, женщина в этом убедилась, в локтях сгибаться не хотели.

– Здравствуйте, – сказал мужчина, отодвигая занавеску. В боксе сразу посветлело, стали заметны тёмные круги под глазами женщины. – Я доктор Мод, нейрохирург. А кто вы?

– Я – мама Джека. М-можно на что-нибудь надеяться? – с дрожью в голосе спросила она, споткнувшись на слове «можно», словно ученица, в предчувствии разгромного опроса пытающаяся отпроситься с урока у строгого учителя.

– Пока нет ничего, что указало бы хоть на какое-либо улучшение его состояния. Ваш сын – в коме. Массивных кровоизлияний не обнаружено, но точечных много на всех уровнях. Сердце бьётся само, а дыхание поддерживается этой машиной, – он указал на аппарат искусственной вентиляции лёгких. – Повреждены разные центры в мозгу, поэтому нет сознания, движений и держится низкая температура тела. Для постоянного питания нужно будет из желудка вывести трубочку наружу, через стенку живота. Это очень простая операция, делается она гастроскопически, без хирургического разреза.   

– Да, я знаю. Моему отцу ставили такую питательную трубку. Я подпишу согласие, – её сердце тревожно сжалось, она видела, чем кончается такое питание. – Доктор, а сколько…

– Сколько времени Джек будет в коме?

– Да.

Он печально покачал головой.

– Не думаю, что кто-то сможет ответить на ваш вопрос. Будем следить и надеяться, что ему станет лучше: прежде всего, что он начнёт дышать сам.

– И тогда…

– Пожалуйста, не заставляйте меня гадать, – в его глазах появилось сострадание. – Состояние некоторых пациентов не улучшается, других – улучшается, но они так и не выходят из комы, третьи выходят – сами или с медицинской помощью, но лишь только единицы выздоравливают полностью.

– Доктор, а что значит «с медицинской помощью»? Что можно сделать? – она впервые с надеждой взглянула на врача.

– Во-первых, это уход и профилактика осложнений,  а во-вторых –  глубокая стимуляция мозга, о которой ещё преждевременно говорить.

– Но вы скажете, когда… – голос её дрогнул.

– Не сомневайтесь, – Мод участливо сжал её предплечье, – вам сообщат о любых изменениях в состоянии сына, а тем более об улучшениях.

                                                             *   *   *

Врач реанимационного отделения готовил перевод коматозного пациента в нейрохирургию, где подобные больные находились в специальной секции травматического повреждения мозга.

– Доктор, доктор, подойдите скорее сюда, – позвала медсестра.

Пациент кашлял и давился, пытаясь вытолкнуть дыхательную трубку.

– Я как раз прочищала её, и вдруг он начал…

– Это может быть очень хорошим признаком. Если спонтанное дыхание возобновится, значит, есть какая-то надежда, что и другие функции тоже восстановятся. Вызовите для страховки анестезиолога, я хочу удалить трубку и проверить, сможет ли пациент дышать сам.

Когда мама мальчика вернулась к его постели, её ждали новости. Во-первых, Джек уже избавился от трубки в горле. Выключенный аппарат искусственного дыхания всё ещё стоял рядом с кроватью, но уже притихший, отдыхающий от своей постоянной пыхтящей работы. Во-вторых, доктор Мод решил назначить Джеку стимуляцию глубоких структур мозга.

Она верила в это слово – стимуляция.

– Теперь мне от вас нужно будет разрешение на операцию и процедуру, – сказал хирург, – это не лёгкое решение. Операция – введение электродов – проста. Главная проблема – в том, что результат процедуры – стимуляции, не постоянен. Некоторым пациентам в коме она принесла большую пользу и выход из тяжёлого состояния. Но, увы, не всем. Поэтому не существует ясного решения как быть. Это уже не экспериментальное лечение, но ещё не стандартное. И у пациентов бывают психиатрические осложнения: депрессия, галлюцинации, ухудшения в учёбе.

– Доктор, вы что, смеётесь? Пусть он хоть на одни двойки учится, лишь бы в школу ходил, – прослезилась мама. – Я готова на всё!

– Ну, до вашего участия ещё дело не дошло, – ободрил Мод.

– А что от меня зависит? Нужна кровь? Спинной мозг? Что угодно!

– Нет, нет. Я не это имел в виду. Но давайте – постепенно. Обещаю после стимуляции поделиться с вами. Считайте меня суеверным, – улыбнулся  хирург, – но я не люблю заранее обсуждать то, о чём ещё рано говорить.

                                                             *   *   *

«Мод, действительно, прекрасный врач, – думала женщина. – Он фактически всё предсказал, но так осторожно, с оговорками. Я его понимаю».  Она могла с уверенностью так думать. За прошедшие месяцы в больнице, находясь в отделениях реанимации и нейрохирургии, она повидала много тяжёлых пациентов. Большинство из них не справилось с болезнью или травмой. И лишь юный возраст сына, по словам врачей, был благоприятным фактором в выходе из комы. Может, детский мозг лучше лечил и восстанавливал себя?

Стимуляция прошла успешно. К Джеку начало понемногу возвращаться сознание. Он теперь подолгу спал. Но иногда просыпался, просил пить. Чашку ещё держать не мог, но пытался. Трубку из желудка пока не удалили и, в основном, кормили через неё питательными смесями, но мама регулярно сама поила его бульоном. По-прежнему у пациента оставалась низкая температура тела. Ни грелки, ни тёплые ванны не помогали. После каждого прогревания, мальчик просыпался, «оживал», ориентировался в окружающем, узнавал маму, говорил. Но через некоторое время возвращался к прежнему состоянию, словно медвежонок, впадающий в зимнюю спячку. Может сама природа требовала этого: за окном уже сияли огни новогодних гирлянд.

И вот однажды доктор Мод обратился к матери.

– Пришло время поговорить  ещё об одном методе лечения. На этот раз, он – экспериментальный и касается не только пациента, но и донора.

– Я согласна заранее! А что от меня требуется? – вспыхнула женщина.

– Почти ничего, а может быть, всё. Вы можете поделиться с сыном сигналами своего мозга. Это почти то же, что и предыдущий метод глубокой стимуляции, но сейчас сигналы берутся с глубинных структур родственного мозга. Вы догадываетесь, о чьём мозге я говорю?

– Конечно! Я согласна на любую процедуру и на любую жертву ради моего мальчика. Я совершенно не боюсь никакого вмешательства и…

– Абсолютно уверен в вашей любви к сыну и вашей решимости, – согласно кивнул Мод, – я ведь предупреждаю вас не для того, чтобы остудить ваш порыв, а чтобы разъяснить, что новый метод – это обоюдоострый меч. Будут соединены параллельные структуры двух гипоталамусов, отвечающих за терморегуляцию. Ваш мозг должен, я повторяю, должен пересилить сигналы больного мозга, и поменять его настройку.

– Но как же я это сделаю? Я не умею менять настройку мозга.

– Этого никто не умеет, – смущённо улыбнулся Мод, – и никто не знает, как победить в схватке двух структур. Увы, я вынужден сказать правду: не все эксперименты кончались благополучно. Так же как и не любая глубокая стимуляция приводила к успеху. А вот в случае Джека – привела.

– Значит, и этот эксперимент будет удачным!

– Очень хорошо! Я поддерживаю вашу веру, но, подписывая согласие на новое лечение, вы должны знать, что результат может оказаться бесполезным для вашего сына и плачевным для вас.

– Главное, что я не могу повредить Джеку! Вот что могло бы меня остановить. А то, что в лечении есть риск... разумеется. Как и во всём в жизни, даже в покупке мороженного, – на глаза её навернулись слёзы, но она быстро взяла себя в руки. – Хорошо, что вы откровенны со мной, доктор. Я очень ценю это. Но лучше подскажите мне какие-нибудь приёмы и способы борьбы с больным мозгом.

– Лишь в самом общем виде: представьте, что вам надо починить неисправный термостат, другими словами – холодильник. Ни схемы, ни инструментов, ни запасных деталей у вас нет. У вас есть только надежда, что холодильник может понять вашу речь. Что вам остаётся? Попросить агрегат исправиться и не включать так часто холодильную камеру или не морозить так сильно. Понимаете?

– Кажется, да. Я согласна. Что я должна подписать, и когда эксперимент?

                                                            *   *   *

Она шла босиком по холодной земле, кое-где покрытой инеем. «Где же он?»

– Джек! – позвала она, но ответа не было.

Тогда она прибавила шагу, пытаясь хоть немного согреться. Пожалуй, ей удалось это, во всяком случае, иней таял от прикосновения её горячих ступней, а может, просто вблизи леса было теплее. На деревьях не было листьев, небо хмурилось и тяжёло нависало над головой. Казалось, вот-вот пойдёт снег. Вдруг она услышала, как за деревьями кто-то тяжело дышит, словно от быстрого бега, и устремилась туда.

– Сынок, сынок, ты слышишь меня?

Это был он. Похудевший и вытянувшийся, с выбритой головой, одетый, как и она, в больничную одежду.

– Мама, не ходи туда, там очень жарко.

Она взяла его за руку. Кожа была сухой и прохладной.

– Нам надо туда, там выход, – сказала она.

– Мне плохо там. Слишком знойно и душно. Как летом.

– Ты же всегда любил лето, Джек! Помнишь, как мы отдыхали на море: загорали и плавали?

– Да, тогда мне это нравилось, а сейчас я ненавижу лето. Мне даже весной жарко.

– А мне очень холодно здесь. Отведи меня дальше, в весну, дай погреться!

Мальчик нахмурился, но спорить не стал. Повернувшись к лесу, он углубился в чащу. Становилось всё теплее. На земле то там, то сям пробивалась первая трава. На некоторых деревьях показались почки и молодые листики. Где-то запела птица.

Джек дышал тяжело.

– Я дальше не пойду, мне и здесь плохо.

– Доктор сказал, что тебе надо снова научиться любить лето.

– Как же мне сделать это, когда я не могу больше терпеть жару?

– Ты снова научишься. Надо только постараться разок.

– Я много раз пытался, но каждый раз задыхался и бросал. Я знаю, что выход из леса там, в жаре, но не могу себя заставить пройти её.

– Знаешь, Джек, теперь ты не один. Я помогу тебе перенести жару, я буду обнимать тебя холодными руками, обдувать и обмахивать. Мы должны выйти к реке, где лето в полном разгаре, переплыть её и выйти на другой берег.

– Я не сумею. Я задохнусь или утону.

– Я спасу тебя. Вдохну в тебя воздух, поддержу в воде. Вдвоём мы всё сможем. Ты ведь хочешь выбраться отсюда?

– Да. Хочу, – мальчик что-то вспоминал, капли пота выступали у него на лбу, – давай попробуем вместе.

И, взявшись за руки, они двинулись к реке через зелёные летние пастбища.

                                                            *   *   *

Когда заведующий отделением нейрохирургии заглянул в послеоперационную палату, то его глазам открылась «хирургическая идиллия». Двое пациентов, мать и сын, обложенные пакетами со льдом, лежали на кроватях, голова к голове. Соответствующие электроды, вживлённые в глубину каждого мозга, были соединены между собой.

– Ну, и чего ты добился своим экспериментом? – спросил шеф доктора Мода. – Вторые сутки так. Раньше мы имели одного пациента в коме, а теперь благополучно получили двух, – он недовольно покачал головой и вышел из палаты в коридор, откуда доносились звуки праздничной предновогодней музыки.

Мод задержался на минуту, взяв обоих пациентов за руки:

– Ничего, ничего, мы ещё поборемся с этой комой, я вам обещаю!

Глаза его расширились: их пальцы были тёплыми и приятными на ощупь...

0

8

ЛИХО ОДНОГЛАЗОЕ
(tamrish)

Смеркалось.  Медсестра Лидочка торопилась домой с дневного дежурства. 

Мокрый снег  облепил капюшон и рукава пуховика, слепил глаза, забился в полусапожки.  Ноги промокли и стали замерзать. Чтобы сократить дорогу, решила срезать путь через  скверик.  Пробегая мимо скамейки, оглянулась и слегка поморщилась:  на днях где-то здесь  замерз бомж.   Вспомнив синюшные опухшие руки и ноги,  иней на лице, сосульки из носа,  она зябко подернула плечами. Санитарам пришлось срезать с него одежду,  снять иначе было  затруднительно:  лежал в позе «зябнущего человека», прижав руки и ноги к животу. Отмучился, бедолага.

На ровном месте поскользнулась и, не удержавшись на ногах,  упала.  Капюшон слетел, и за шиворот ледяным ручейком посыпался снег.  Осторожно поднялась,  поспешно  отряхнулась. Колготы на коленях мгновенно промокли, Лида негромко выругалась и побежала дальше.

Дневная усталость давила на плечи сильнее, чем обычно, и без того аховое  настроение опустилось  к отметке  ниже плинтуса.

Дома было темно,  отключили электричество.  Зажгла свечу, переоделась,  о горячем чае пришлось забыть.
В расстроенных чувствах легла спать.

С этого дня в жизни Лиды и началась черная полоса. Неприятности посыпались одна за другой.

Поругалась с любимым.  Подумаешь, забыл ее поздравить с днем рождения. В первый раз что ли? Вместо того чтобы тактично намекнуть, как она обычно это делала,  Лида расплакалась и обвинила Мишку во всех смертных грехах.  Он  рассердился не на шутку и ушел, громко хлопнув дверью.  Пробовала помириться,  но он избегал встреч и не отвечал на ее звонки.

На работе у коллег стали пропадать деньги, таинственный вор не трогал только ее сумочку.  Сначала на нее  искоса поглядывали, громко шептались, а потом и вовсе стали избегать.   

Больные капризничали больше, чем обычно, да еще норовили нарушить предписания врачей.
Главврач влепил ей выговор за опоздание и лишил премии.

Вечером тридцать первого декабря  Лида достала с антресолей маленькую искусственную елку, поставила на журнальный столик и  без особого  желания нарядила ее. В Новый год положено ставить елку.  Накрыла стол и включила телевизор.

Настроение было такое, хоть  в прорубь прыгай: хотелось то ли плакать, то ли выть в голос.  Время от времени у соседей и за окном слышался громкий смех, доносилась веселая музыка.  От этого становилось еще тоскливее.

Захотелось немного отвлечься, праздник все-таки.  Подошла к книжным полкам и вытащила  любимую с детства книжку «Русские народные сказки», открыла наугад  и чуть не уронила: с картинки на нее смотрела  неопрятная женщина. Лида   вскрикнула:
- Ой,  Лихо Одноглазое!
Не успела опомниться, как в прихожей что-то зашуршало, заскреблось.

Лидочка схватила настольную лампу, пытаясь сообразить, кто там может быть, но тут   в комнату, шлепая босыми ногами,  вошла  невысокая худая женщина в лохмотьях. Волосы  сбиты в колтуны, под глазом большой багровый синяк.
- Ты кто? – вскрикнула Лида, уставившись на  единственный глаз гостьи, который находился  аккурат посреди лба.
- Дык как же ж? Нешто ты меня не признала?  Я – твое Лихо Одноглазое.
- Ты зачем явилась? Я тебя не звала! - Лида гневно смотрела на гостью.

Не то, чтобы она верила в сказки, но Лихо - вот оно.  Даже если это галлюцинация,  все равно, ей все равно больше не с кем поговорить.

Оборванка издевательски ухмыльнулась:
- Меня никто не зовет, сама прихожу.  Осталась я в скверике  сиротинушкой,  слезами умывалася, горе мыкала. Хорошо, что ты мне спину подставила, да к себе домой на закорках  принесла.  Мне у тебя хорошо, уютно, - Лихо подмигнуло, - Я уже и  гостей назвала, родственничков своих. Злыднями их зовут. Слыхала, небось?  С ними веселей горевать.
Из прихожей к Лиде    заковыляли  два  оборванца.   Вид у них был донельзя плутовской, хитрые глазки обшаривали квартиру, словно  высматривали, что бы своровать.

Она с ужасом смотрела на Лихо и Злыдней, а в памяти всплыло посиневшее лицо бомжа в морге.

Лидочка, не помня себя,  вскочила    и выбежала из квартиры. Вслед несся громкий хохот всей честной компании.  Опомнилась на лестничной  площадке,  прислонилась  лбом к холодной стене и беззвучно заплакала, глотая  слезы и  громко шмыгая носом. 

- Дочка, не плачь, все образуется! 
Обернулась: у мусоропровода  на холодном полу сидел старик.   Фуфайка старенькая, вся в заплатках, а глаза добрые-предобрые. 
-Дедушка, я…
Договорить не успела, старик побледнел и  начал клониться  набок.
Бросилась к нему:
- Держитесь! 
Помогла подняться и повела в квартиру. Уложила на диван, схватила тонометр, чтобы измерить давление.
- Дочка, не нужно, это меня с голоду повело, сейчас отлежусь и уйду.
- Ну, куда Вы пойдете, дедушка?  Не пущу. Сейчас сделаю бульончика.
- Мне бы молочка, - в его  зеленых глазах мелькнули золотистые искорки.

Побежала в кухню к холодильнику, налила из пакета молока, немного подогрела и заторопилась к гостю. Ни Лиха, ни Злыдней не было видно, наверное, попрятались. 

Гость   выпил стакан молока, его лицо слегка порозовело.
- Меня зовут Захар Федотыч,  я из потомственных  домовых, -  представился старик, - Спасибо тебе милая за приют, за ласку,  пойду я.
- А меня Лида зовут,  - сказала она, -  Не уходите. Если не боитесь соседства с Лихом Одноглазым и Злыднями, оставайтесь.  У меня всем место найдется.

Захар Федотыч  встряхнулся,   и в мгновение ока на диване появился большой кот.  С коротким, но грозным мявом, он прыгнул на пол и помчался по квартире, гоняясь за кем-то невидимым.  Через несколько минут в прихожей громко хлопнула дверь, что-то загрохотало по лестнице. 

В комнату важно вошел Захар Федотыч:
- Ты, дочка, не волнуйся. Пока я здесь, лиходеи к тебе в дом не сунутся.  Токмо ежели ты правда хочешь, чтоб я остался, надо все честь по чести оформить. Повторяй, коли не передумала: «Дедушка-домовой, зайди ко мне домой –  вместях жить-поживать, добра наживать».

Лидочка улыбнулась и торжественно повторила волшебную фразу. 
Домовой  вновь превратился в серого  кота, подмигнул ей и  мяукнул:
- Меня Захар Федотыч зовут, запомнишь?
Лида радостно  закивала.
- А Лихо точно не вернется?
Кот подмигнул и запрыгнул в кресло.

0

9

Вне конкурса

Подарок-2112

(Дикая Яблоня)

Доп. условия

Тема конкурса: "Точка отсчета - день рождения." Дополнительное условие: каждый из нас хоть раз "начинает новую жизнь" - с понедельника, с нового года, с похода в ЗАГС и прочая. В конкурсных текстах "новая жизнь" должна начаться у ГГ ровно с его очередного дня рождения - вдруг, без какого-либо на то его желания и стремления, без малейших усилий с его стороны. "Новая жизнь" ГГ не должна начинаться с родами, а также быть связанной с болезнью, увечьем, несчастным случаем и вообще каким-либо повреждением организма или его частей, равно как и чудесным исцелением/воскрешением.

- Ирочка, детка, вот еще подарок - от тети Нади. Правда, прелесть?

Девочка повертела в руках блестящий розовый нетфон.

- И все? Дай угадаю: этот тоже принес курьер в дурацкой шапке? А cама тетя Надя не могла его вручить?

Вопрос повис в воздухе - мама уже умчалась на кухню. Ира пнула елку, левитирующую туда-сюда по квартире, накинула куртку и вышла на улицу. Накрапывал теплый зимний дождь. В полночь его должен был сменить кратковременный симуляционный снегопад: какой же Новый Год в Москве - да без снега? Тогда все выйдут на улицы или балконы, чтобы смотреть на дорогостоящее чудо, которое сто лет назад было совершенно бесплатным. Иру снегопад раздражал примерно так же, как елка и робокурьеры, наряженные Дедами Морозами. Но больше всего ее злил сам праздник. Что может быть хуже, чем родиться в 00 часов 00 минут первого января? Вместо двух подарков все норовят подсунуть один. Вечеринку толком не устроить: Новый Год, видите ли, - семейное торжество, его положено отмечать с родными. И вообще...

Что "вообще", Ира подумать не успела, потому что столкнулась с фигурой в красной шубе. "Гм-м?" - сказала фигура вместо "Извините!". Ира уставилась на незнакомца: робокурьер-хам? Вот новость! Ой, да это не робот, это человек в костюме Деда Мороза. Как их в прошлом называли... Да, ряженый. Еще одна дурацкая традиция!

- Ну, здравствуй. Ты чего такая хмурая? - человек вел себя так, словно знал ее давным-давно. Он выглядел вполне дружелюбно, а его глубокий голос показался девочке странно знакомыми. Неожиданно для себя Ира принялась жаловаться незнакомцу на свою тяжелую жизнь.

- В общем, обделили и ограбили! - гневно закончила девочка.

- Ага... - незнакомец задумчиво поскреб бороду. - Ну-ка, дай мне эту штуковину.

Ира с удивлением поняла, что странный тип имеет в виду ее нетфон. Отдавать не хотелось, но ослушаться она не посмела.

- Так какого числа, говоришь, тебе день рождения надобен? - рассеянно спросил незнакомец.

- Все равно, лишь бы не сегодня! Эээ... А вы что - хакер?

Ответа она не получила, зато получила назад свой нетфон и лукавую усмешку:

- Cтупай. Будет тебе нынче новогодний сюрприз!

***

Не может быть! - Ира беспомощно смотрела на родителей. - Это ведь шутка, да?

"Обновление персональных данных", - значилось в присланном из муниципалитета уведомлении. - "Дата рождения - 29 февраля 2100 года".

0

10

Вне конкурса

Друзья

(Цап-царап)

Текст снят по просьбе автора

0

11

Айболит 2012 или Спасти дракона
(ToB. CyXoB)

Знаете Гену Замоскворецкого – фантаста из Энска? Согласен, глупый вопрос – кто ж Гену сейчас не знает. Личность в нашем цеху заметная. Фигура. Звезда. Практически мэтр. Как минимум, все читали его технотриллер «Восстание «жигулей». Или даже осилили хитовую фэнтези-эпопею «Меч, два меча и ещё три меча».

А знаете, как он начинал? Сейчас расскажу. Стартовал Гена три года назад, аккурат под Новый 2012-й. Ярко стартовал, феерично, под рёв турбин и с пламенем из дюз.

И дело – верьте, не верьте – было так…

Сказка – ложь, да в ней
двадцать шесть тысяч знаков!

(главный редактор при подведении
итогов мозгового штурма на тему
«Чем нам забить эти три
чёртовых полосы?!»)

31 декабря, поздний вечер. Телефонный звонок. Айрам Борисович Лит, знаменитый энский невропат и травматург (по определению дружески настроенных коллег и некоторых активных недоброжелателей), терапевт-универсал и диагност, снимает трубку. И благодушно басит:

- У аппарата.

Трубка отзывается тревожным, вибрирующим тенором:

- Абрам Бо-борисович?

- Айрам, - машинально поправляет Лит: - Сперва «ай». Потом «рам». Кто это?

- Простите, доктор. Я, н-наверное, не вовремя, но у меня тут срочно! Без… Безотлаг-гательно!

Благодушие сползает с Лита, как шкурка с банана. Голос незнакомый к тому же абонент явно паникует – от таких голосов в новогоднюю ночь ничего хорошего не жди.

- Кто вы? Что случилось?

- Вы мне нужны, д-доктор! Вопрос жизни и с-смерти!

- Коля, ты? – без особой надежды спрашивает Айрам Борисович. – Вислогубов? Шуточки у тебя…

- Нет, это не Коля, это Г-геннадий.

- Гена? Мусин-Ладожский? Богатым будешь, не узнал!

- Нет, моя фамилия Замосквор-рецкий. Вы меня вряд ли знаете, я пока совсем н-не известный. Но очень в-вас прошу, п-помогите!

- Чёрт знает, что такое, - Лит начинает раздражаться. – Уже десять часов, до двенадцати всего ничего… Кто вас ко мне послал? Что за нелепая шутка?

- Ефим Ив-ванович.

- Кто такой Ефим Иванович? Я не знаю никакого Ефима Ивановича!

- Вы его д-дядю лечили. Дядя сказал, что вы – очень, очень х-хороший специалист!

- Я не хороший, я – лучший, - немного обиженно заявляет Айрам Борисович. – Но это не значит, что меня можно вот так дёргать из-за стола за два часа до…

- Так в том и д-дело! В том и д-дело! – беспокойный тенор от волнения начинает заикаться сильнее. – Новый год на носу, а он т-тут… Он тут ум-мирает! И я ничего, н-ничего не могу с этим п-поделать! Понимаете?! Н-ничего!

- Кто умирает? Где умирает? – раздражение Лита переходит в растерянность.

- З-з-здесь! Внизу! У меня в м-машине!

Абонент всхлипывает. А у Айрама Борисовича в желудке встаёт на ребро солёный огурец.

- Вы что… мнэ-э-э… Из машины звоните?!

- Да. Стою прямо перед вашим п-подъездом. Вам только одеться и…

- Вы с ума сошли! Кто вам дал мой адрес?! Ваш дядя?!

- Н-нет. Мой дядя умер.

- Как умер?! Когда умер?!

- Д-два года назад. Вы не виноваты, доктор! Он у-утонул!

- Ну, знаете! – Лит выдыхает – не то возмущённо, не то с облегчением – и пытается собрать воедино разбегающиеся мысли. – Так… Вам назвал мой адрес дядя этого… как его… Ивана Ефимовича?

- Ефима Ивановича. Н-нет! Я в б-больницу звонил, мне дежурная медсестра с-сказала.

- Чёрт знает, что такое! Ну, я узнаю во вторник, кто там дежурил!

- Доктор, умоляю! Я ведь уже з-здесь! Помогите!

- Нет, - Лит даже головой трясёт, хотя абонент его и не видит. – Решительно невозможно! У меня гости за столом! Я уже, знаете ли, водки выпил…

- Доктор, н-ну как же вы не п-понимаете! Тут же вопрос жизни и с-смерти!

- Ну, какого, извините за прямоту, чёрта вы от меня хотите?! Я ведь не реанимация!

- В реаним-мации не помогут! Там и без меня з-забот – полон рот! Доктор, не хочу вас п-пугать, но эта смерть будет на вашей с-совести!

- Чёрт знает… - бормочет вконец расстроенный Айрам Борисович. – Мне второго января на работу. Пациент до второго января не дотянет?

- Н-н-никак, - тенор снова всхлипывает. – Доктор, вы не можете нас тут б-бросить… Доктор, только на вас и н-н-надежда… Д-доктор, у меня «москвич» с-синий, я тут вас жду… Спасите, д-доктор…

Сочувствуя оборвавшему связь абоненту, телефонная трубка плачет короткими гудками. Лит сперва растерянно смотрит на неё, потом немножко испуганно и очень виновато – на жену.

- Милая, родная, голубушка моя…

- Опять? – холодно и сухо спрашивает Марта Ильинична – женщина с виду хрупкая, но ещё в нежном возрасте, по-видимому, перенесшая операцию по замене позвоночника на железный лом.

- Родная моя, ну ты же знаешь…

- Знаю.

- Милая моя, ну ты же понимаешь…

- Нет, не понимаю.

- Голубушка, ну ты же…

- Прощу, - ледяным тоном отрезает супруга. – Если успеешь вернуться до двенадцати ноль-ноль.

*       *       *

В шестиугольнике двора – мороз, снег, свет уличных фонарей, щедро удобренные песком тротуары, заиндевевшие авто, хлопки пробок на детской площадке, визг взлетающей ракеты и многоголосый смех: мужской, женский, детский. Светло-синий «москвичонок», привалившийся боком к огромному сугробу, суетливо мигает фарами. Из открытого окна машины кто-то машет рукой:

- Сюда, Айрам Б-борисович! Здесь я!

Беспокойный тенор высок, но не строен – он тощ, сутул и плохо выбрит. И в автомобиле, кроме него, никого нет. Втиснувшись на переднее сиденье, Лит игнорирует протянутую для пожатия  нервную узкую ладонь. Вместо этого он вперяет в водителя грозный взгляд.

- Где ваш друг?! Извольте предъявить умирающего, любезный!

- Друг? – тощий Гена секунду смотрит удивлённо, потом спохватывается и суёт закипающему от гнева врачу раскрытый ноутбук. – Вот!

C мерцающего экрана на Айрама Борисовича смотрит нечто змееподобное, чешуйчатое, сине-зелёное, зубастое, с развёрнутыми перепончатыми крыльями. Нарисованное пусть и довольно посредственно, зато вдохновенно.

- Это… - Лит несколько секунд переваривает увиденное, потом заканчивает: - Вы всё-таки шутник, да?

У него почему-то даже гнев утихает, он испытывает нечто вроде облегчения. Пусть глупый, но всё ж таки розыгрыш. Никто не умирает, никого не нужно спасать. И через пару минут можно будет уже вернуться за стол – под звон рюмок, под хохот разыгравших хозяина гостей, под приятно теплеющий взгляд жены…

- Это не ш-шутка, - Гена шмыгает носом. – Это Доррграуморт, мой д-дракон. Ему п-плохо, доктор!

- Вы комик, любезный? Вас кто-то попросил меня разыграть? А-а-а! Женя Горбачевский! В его стиле шуточка!

- Я не к-комик, доктор, я – п-писатель. Фантаст, понимаете? Н-н-начинающий. Малоизв-в-вестный.

- Чёрт знает, что такое!

- Выслушайте, в-войдите в положение. У меня времени – только до утра, в с-семь уже поезд. Плацкартный вагон, п-первое января, до М-москвы ехать сутки. Я же н-не смогу там работать, доктор! Мне там не дадут! А вт-торого мне уже нужно быть в редакции! А т-третьего уже корректура! Это же б-б-блиц-выпуск! Новогодний, понимаете?! Они з-заказали рассказ! Если я не успею – второго т-такого шанса…

- Кто заказал?! Какой рассказ?!

- Альманах. Литературно-фантастический. «Полночь. М-миллениум». Не слыхали? Он известный, п-престижный – жуть! Рассказ фэ… фэнтезийный, про драконов… А я не пишу фэнтези! Я не б-брался ни разу! Если б ф-фантастика – я б за пару дней всё разложил, как по нотам: д-дракон – мутант, киборг-модифик-кант, ошибка генетического эксп-перимента, его вывели, чтобы на детских утренниках п-показывать, а он вышел из-под к-контроля, и ёлку – пф-фух… Э-эх!.. Но у них там – только фэнтези, и б-баста! Но я всё равно за два д-дня почти успел! Почти! Это же для м-меня шанс, понимаете?! Мне обязательно ну… нужно!

- Нет! – рявкает разгневанный Лит. – Не понимаю! Какой идиот будет заказывать в престижный альманах рассказ за два дня до издания?!

- Они не за два д-дня, они за два м-месяца заказали, - Гена моргает, явно смущённый. – Только не мне, а Лук… Лукоморенко… Ну, вы же слыхали про Фаддея Лук-коморенко, не могли не слыхать! Он-то – ф-фигура! Звезда! В нашем писательском цеху даже среди м-мэтров – киломэтр!

- И что же ваш звездун? – ядовито вопрошает Айрам Борисович. – Не справился?

- Ну, что вы! С-справился! Но на той неделе п-попал к нему в руки свежий выпуск «П-полночи», а в нём статья их штатного к-критика – Ильи Богатырского – про п-последний роман Лукоморенко. И так, знаете ли, р-резковато Богатырский выступил… Мол, была з-звезда, да звездец з-звезде, вся вызвездилась. Мол, т-таких романов на просторах р-рунета – хоть кастрюлей хлебай. Мол, не п-пора ли уже на небосклоне н-новые Сириусы с Альтаирами п-поискать… Так Лукоморенко обиделся и готовый р-рассказ в своём блоге опубликовал.

- И что за беда?

- Да как же! С-скандал! Уже опубликованное в «Полночи» не п-печатают! Редактор лично в комментах к рассказу отп-писался, назвал мэтра зазнавшимся г-графоманом. Это ж знаете… Это вот как если б в-вас кто-нибудь к-коновалом обозвал, доктор.

- А что же мэтр? – Лит ловит себя на том, что поневоле увлёкся окололитературной склокой.

- Заявил в ответ, мол, р-редакторов нынче развелось – что блох на д-дворняге, а таких писателей, как он – только он один. Но если р-редакция с Богатырским согласна, п-пусть заказывает рассказы «н-новым Альтаирам». А редактор ему в ответ: «И з-закажем, не сомневайтесь». Ну, и н-написал прямо там, в б-блоге: «Альманах подписывается в печать п-пятого января. Кто первым возьмётся до т-третьего сдать в корректору готовый текст – тому з-заказ и отдадим».

- И вы, значит, первым успели.

- Успел! – на лице Гены расцветает счастливая, глупая, почти детская улыбка.

- Справились?

Улыбка гаснет отгоревшим бенгальским огнём, в один миг щенячья радость без пяти минут состоявшегося писателя сменяется прежним отчаянием. Он складывает руки «замком» и трясёт ими перед Айрамом Борисовичем, причитая:

- Я почти справился! П-почти! У меня есть г-герои! У меня есть с-сюжет! Есть к-кульминация! Есть всё, кроме ф-финала! Умоляю, доктор, помогите! Я всё н-написал за сутки! А потом целый д-день бился над р-развязкой! С самого утра! И ничего, н-ничего не выходит! Либо эта н-ночь, либо н-ничего! Доррграуморт умрёт! И я т-тоже умру – как п-писатель! Если вы не поможете…

- Конечно, помогу, - прерывает словесное извержение Лит. – У меня есть знакомый специалист, я вам дам телефончик, скажете – от меня. Очень хороший специалист, как раз по вашему профилю.

- Мне не нужен п-психиатр, - тощий Гена смотрит с укоризной, - мне нужен д-диагност. Вот, прочитайте это.

И он начинает нервно тыкать пальцем в клавиши ноутбука.

- Вот отсюда прочитайте – сразу всё п-поймёте!

Подчиняясь звенящей в его голосе истовой убеждённости, Айрам Борисович прикипает взглядом к строчкам на экране.

С драконом что-то было не так. Он двигался скованно, дышал тяжело, а когда поднялся на задние лапы, вытягивая под свод пещеры мощную шею, Тубалкейн увидел, что сапфировая чешуя на брюхе чудовища потускнела и отслаивается. Страшные когти чертили в камне глубокие борозды, но делали это не уверенно. Сверкнув на юношу янтарными глазами, дракон распахнул пасть и шумно дохнул… Но зажмуривший глаза Тубалкейн недождался потока всесжигающего пламени, вместо этого его окутало облако густого и исключительно вонючего дыма.

Тогда рептилия осела, съёжилась и будто бы стала меньше. Незадачливый спаситель принцесс подумал, что от кончика хвоста до ноздрей будет от силы два десятка локтей. А дракон, между тем, хмуро поглядел на человека и просипел с натугой:

- Что, рыцарь, бить будешь?

- Н-нет, - пробормотал растерянный Тубалкейн. – Я не драться, я поговорить.

- И то верно, - согласилось чудовище горько, - со мной теперь – только языком почесать. А потом палицей по голове – и вся недолга.

Не веря своим ушам, юноша в изумлении уставился на дракона.

- Ты болен?!

- Уже восемь лет.

- Так долго! Но… разве у вас нет собственных лекарей?

- Лекарей нет, - если бы рептилия была человеком, она бы, наверное, саркастически усмехнулась. – Есть мудрецы. Ты полагаешь, я сам додумался украсть человечью самочку? Они посоветовали. Премудрые.

- Что… - Тубалкейн задохнулся, отыскав взглядом недвижную фигурку у подножия золотой груды. – Что ты с ней сделал?!

- Да пока ничего. Лизнул пару раз – на пробу. Думал, может уже так подействует.

- Ли… лизнул?!

- Не помогло, - дракон вздохнул совсем по-человечески, - даже, как будто, хуже стало. А она в обморок упала. И так оно даже к лучшему – ничего не почувствует.

- Нет! – выкрикнул Тубалкейн, сжимая кулаки. – Ты не посмеешь!

- Выбор-то небогат, парень, - мрачно заметил дракон. – Либо я сожру твою девчонку, либо меня сожрёт моя болячка… Ну, либо ты мне просто дашь по голове палицей, спасёшь её, а меня избавишь от мук совести. Я даже, может быть, почти не буду сопротивляться.

Самозваный рыцарь опустил голову.

- У меня нет палицы, - признался он. – И я скверный боец.

- Что ж… Тогда у нас и правда проблема, - сипло подытожил Доррграуморт.

- «Неуверенно» нужно писать слитно, - машинально поправляет аккуратный по части правописания Лит. – А «не дождался» - раздельно.

Писатель, даром что взволнован, слегка краснеет.

- Это черновик… я… с-спасибо. А по существу дела, д-доктор?

- Да что тут скажешь. Не О’Генри вы, и не Куприн. И мне всё ещё невдомёк, на кой чёрт я вам сдался.

- Сейчас объясню, доктор! Вкратце история т-такая: Альвиц Тубалкейн фон Г-гаспит – паренёк из мелкопоместных н-небогатых дворян Красногории, поступает в столичную м-медицинскую академию. Случайно вместе со знакомым п-попадает на новогодний бал в королевском д-дворце, где выдаёт себя за р-рыцаря. И влюбляется в Анфилину – наследную п-принцессу. Как п-положено, с первого взгляда. Они танцуют, потом выходят на б-балкон есть мороженое, и тут её уносит в когтях внезапно налетевший д-дракон. Все в ужасе и в панике – дракон много лет жил на г-горе неподалёку и людей не беспокоил. К тому же д-драконы – большая редкость: они живут по триста лет и славятся как большие му… мудрецы. В прошлом их почти истребили, п-поэтому теперь уцелевшие оберегаются по всему м-миру, как величайшая ценность. И вот к-король лично просит молодого рыцаря, весь п-праздник ухаживавшего за принцессой, пойти в логово п-похитителя и… ну, как-то договориться с драконом, ведь тот – с-создание разумное. Влюблённый Тубалкейн соглашается и идёт. И узнаёт, что д-дракон болен, п-понимаете?

- Это я уже прочитал, - ворчливо отзывается Лит. – Дыхание затруднено, чешуя отслаивается… Как он вообще летал, да ещё и таскал кого-то?

- Из п-последних сил. Он восемь лет б-болеет, и ему становится всё хуже. От отчаяния б-бедняга решился на крайние меры.

- Взял принцессу в заложницы?

- Нет. Собирается её с-съесть.

- Ор-р-ригинально! – Айрам Борисович, глядя на писателя, приподнимает бровь – левую.

- Да-да! Видите ли, среди д-драконов бытует поверье, будто бы человеческая д-девственница благородных кровей может исцелить даже т-тяжёлые, смертельные раны. Доррграуморт – дракон молодой, п-прогрессивный и не верит в байки ст-тариков, но болезнь измучила его, он умирает и п-потому отчаялся.

- Занятная история, - признаёт нехотя Лит.

- Небанальная, правда?! – глаза Гены восторженно блестят. – Драконов убивают, д-драконов седлают, с ними даже торгуют, но никто их ещё н-не лечил!

- Или вы об этом ещё не читали, - втыкает шпильку мстительный врач. – Но всё-таки, зачем вам я?

- Вылечите его! – пальцы писателя вновь сцепляются, взгляд становится умоляющим. – Я не знаю, чем он б-болен! У меня нет развязки, нет ф-финала! Сутки сидел, ломал голову – либо б-банальщина прёт, либо полный б-бред! А вы – диагност от бога, сп-пециалист, настоящий профи! Спасите моего д-дракона!

- Вы с ума сошли, - беззлобно отвечает Айрам Борисович. – Я даже не ветеринар, я людей лечу. Живых, не придуманных. Нет, любезный, я на вас не злюсь, даже где-то сочувствую вашей беде, но помочь – увы. У вас есть ещё пара дней, что-нибудь да сочините.

- Отказываетесь…

Лит разводит руками – не обессудьте, мол. Тогда лицо у Гены делается необычайно решительным и он заявляет проникновенно:

- Доктор, я на своей фантазии не п-первый день женат, знаю её, как об-блупленную. Если уж она с-сказала «стоп» - тут хоть уб-бейся, толку не выйдет. Если на неделю рассказ за-а… заброшу, тогда что-нибудь, наверное, п-придумаю, но у меня этой недели нет – и значит рассказу к-каюк. И Доррграуморту к-каюк. И моим шансам в «Полночи» напечататься – т-тоже. А вы, Айрам Борисович, не просто ненормальному ч-чудаку сейчас отказываете, вы, быть может, на всём моём п-писательстве, крест ставите.

Откровенно говоря, Лита, как человека начитанного и обладающего хорошим вкусом, не слишком пугает перспектива загубить карьеру молодому фантасту. Между нами говоря, он даже считает, что борьба с графоманией – есть святая обязанность каждой культурной личности. Убедил хотя бы одного начинающего писателя или поэта бросить сочинительство до того, как его писанина впервые уйдёт в печать – можешь считать свою жизнь прожитой не зря. Но будучи вместе с тем человеком добрым и отзывчивым, Айрам Борисович никогда в этом не признается. И потому сейчас даёт слабину.

- Чёрт знает, что такое… Да господь с вами, юноша, вы делаете из мухи слона. У вас же фантазия, так придумайте любое название с любыми симптомами! Кто возьмётся опровергать, будто у драконов такой болезни нет? Напишите: драконье бешенство. Или какой-нибудь… ползучий ящур – отлично звучит.

- Нет, доктор, не в-выйдет, - Гену аж перекашивает от отвращения к себе.

- Отчего же?

- Логика… чтоб её. Логика п-повествования. Тубалкейн тоже не в-ветеринар, он тоже людей лечить б-будет. И в драконьих болячках – ни бум-бум. А потом, сами п-посудите, уж если драконы за восемь лет не подсказали Доррграум-морту средство излечения, то это едва ли б-болезнь известная. Нет, здесь что-то другое.

- Наследственное, - ворчит Айрам Борисович. – Достались бедняге гены дурные… от одного писателя.

А Гена так расстроен, что даже не возражает. И глядя на него, Лит вдруг начинает кое-что понимать.

- Послушайте, - говорит он, - если гора не идёт к Магомету, то, может, это и правда гора, а не слон? Вам ведь, в сущности, не нужен диагноз, чтобы написать финал. Пойдите другим путём.

- Каким? – с надеждой спрашивает писатель.

- А вот таким: народное средство может же и впрямь оказаться действенным. Дракон ест принцессу – и чудесным образом выздоравливает. Финал.

- Да что вы такое г-говорите! Вы же врач!

- Именно. И задачу свою, как врач, я выполняю. Спасаю вашего придуманного дракона. Придуманную девушку вы спасать не предлагали.

- Но Доррграуморт не хочет её есть! Ему даже х-хуже стало – потому, что не х-хочет он!

- Вот Тубалкейн ваш, как будущий врач, и должен наступить на горло собственным эмоциям, убедить больного. Девушку жалко, но дракона – ещё жальче. Он – редкость, вы сами сказали, государственное достояние. Его сберечь нужно. Между прочим, под этим соусом можно отличную драму завернуть – про ответственность врача, про тяжесть выбора. Если в вашей «Полночи» не дураки сидят, они такую историю у вас с руками оторвут.

- Ну, как же так… Ведь н-новогодний рассказ… - бормочет Гена, но в голосе его звучит неуверенность.

- Новогодний – не значит весёлый, - нравоучительно возвещает Лит. – Получится трагично, но красиво: очнувшаяся принцесса проникается ситуацией и сама предлагает себя в жертву. Как вариант – тронутый её словами дракон отказывается эту жертву принять и умирает на руках у рыдающих героев. Каждый делает свой выбор – вот вам и развязка, и финал.

- Но я уже акценты расставил ко… комедийные…

- От фарса до трагедии – один шаг.

Писатель сомневается целую минуту, потом отчаянно мотает головой.

- Нет, доктор, н-никак не могу. Взять, и отдать на съедение п-принцессу – юную, п-прекрасную, жертвенную – это же з-зверство, я себя уважать п-перестану. Но и дракона… его ведь тоже ж-жалко. Вот вам разве не ж-жалко?

- Вы напечататься хотите? – безжалостно наступает на больную мозоль Лит. – Мечтали стать настоящим литератором, за чужой заказ взялись, а трудности встретили – и на попятный?

- Я мечтаю, - соглашается Гена со вселенской тоскою в глазах. – Но не любой же ц-ценой! За чужой заказ взялся – это в-верно, да только Лукоморенко ради него не по… подставлял. И героев убивать не по в-велению музы, а ради собственной с-славы… Нет-нет, так не годится. Т-так я не хочу.

Лит смотрит на поникшего писателя, смотрит на его нервные пальцы, теребящие обмотку руля, и вдруг начинает понимать, что раньше кое-что про Гену понял неверно.

- Так, - говорит он сердито, - не разводите сырость. Я тут, кажется, ошибся, а прав ваш Дормидонт…

- Доррграуморт. Можно короче: Дорморт или Д-дорми – это для д-друзей.

- Не морочьте мне голову, молодой человек. Для нас сейчас важнее, что про кровь девственниц – это и правда байки стариковские. Принцесса наша, конечно, девушка славная, но жертва её в данном конкретном случае никому не поможет.

- Как так? – изумляется автор.

- А вот так. Какие у ящера симптомы?

- Ну-у-у… Плохой аппетит, болезненный зуд по телу, чешуя темнеет и сыпется, зрение ухудшилось…

- Это потому, что глаза воспалены, - задумчиво поясняет Лит. – А ещё он не может огонь выдохнуть – это у него с дыханием проблемы… Молодой он, говорите?

- Да, - писатель моргает. – Тридцать два г-года всего.

- Но живёт самостоятельно. Давно?

- Ну-у-у… - обескураженный Гена пожимает плечами. – Я как-то не д-думал… Наверное, у них, у д-драконов, совершеннолетие… ну, пусть в двадцать лет б-будет. А что?

- Пусть, - соглашается Лит. – И тогда они улетают из родной пещеры, чтобы завести себе собственную жилплощадь. Находят подходящую пещеру, набивают её сокровищами… Так?

- Ну-у-у… Примерно. А что?

- Выходит, гору неподалёку от королевского замка Дормидонт облюбовал лет двенадцать тому назад.

- Ну-у-у… В-выходит, так. А что?!

- И золото он туда всё больше местное таскал.

- Ну-у-у… Да, само с-собой. А что?!!!

- Всё ясно, - торжественно возглашает Лит и поднимает вверх указательный палец. – У него аллергия!

- На золото?! – ахает писатель, потом трясёт головой: - Нет-нет-нет, это же н-нелогично, он на золоте родился, он рядом с ним рос… Нет, Айрам Б-борисович, никак не сходится.

- Не на золото вообще, - сочувственно и немножко раздражённо, как на бестолкового ученика, смотрит на него Лит. – У него аллергия на местное золото. Оно червонное, или иначе – красное. Знаете, что это такое? Сплав золота и меди. Допустим, мода на него в королевстве пошла лет десять назад, когда ваш Дор-как-там-его только начинал свои сверкающие груды собирать. И скоро заболел.

- Но… я же такого не п-писал…

- А вы напишите. Всего несколько лишних строчек, и будет вам сюжетная логика.

- Вот это да! – Гена хлопает округлившимися глазами. – У моего дракона… аллергия на м-медь!

- Очень редкое заболевание – неудивительно, что о нём никто не догадался. Между прочим, дракону ведь стало хуже после похищения – так вот, это не от жалости к девушке, а потому, что он её с новогоднего бала уволок. Принцессе, небось, макияж из золотых блёсток сделали с королевских-то щедрот, и когда наш хвостатый аллергик её лизнул…

- Гениально! – Гена хватает диагноста за руку, в порыве чувств сильно сжимает и трясёт – на сей раз Айрам Борисович не сопротивляется. – Спасибо, доктор! Сп-пасибо! Я в вас верил! Как в б-бога! У меня просто нет слов, чтобы выразить…

- А ещё писатель, - с ехидцей заявляет ему Лит и смотрит на часы; четверть двенадцатого. – Ну, что ж, я возвращаюсь к водочке и к холодным закускам. Присоединитесь?

- Нет, - улыбается Гена. – У меня же в семь утра п-поезд, а мне ещё нужно всё д-дописать.

- Ну, что ж, удачи вам.

Айрам Борисович выбирается из машины и полной грудью вдыхает морозный, пахнущий фейерверками воздух. Странное дело – вроде, и не спас никого на самом деле, а в душе покой и ликование, как после успешной операции.

- Знаете, - подмигивает ему Гена, опустив стекло и высунувшись наружу, - вы так вдохновенно рассказывали про п-принцессу, про дракона… Не пробовали сами сочинять, а?

- Пробовал, - признаётся Лит после недолгого колебания.

- И как?

- Да никак. Я, любезный Геннадий, ещё меньше О’Генри, чем вы. И до Куприна мне – как до Луны. Каждый должен заниматься своим делом. Не согласны?

- Согласен… н-наверное.

Гена Замоскворецкий улыбается неуверенной улыбкой студента, вытащившего на экзамене единственный знакомый билет.

- С наступающим, - говорит ему Айрам Борисович. И идёт домой.

Анфилина и по каменным глыбам, устилающим дно огромного пещерного колодца, ступала легко и невесомо, словно по надраенному паркету бального зала. Тубалкейн смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Потом вздохнул. Увидится ли он с ней ещё хоть раз? На выходе принцессу ожидает свита – её тут же увезут во дворец. А завтра король уже узнает, что юный рыцарь Альвиц Тубалкейн фон Гаспит – вовсе даже и не рыцарь, а младший сын благородного, но совершенно разорившегося провинциального дворянчика и будущий государственный лекарь. Пусть не простолюдин, да только беден, как церковная мышь, и в перспективе у него отнюдь не ратная слава. Ах, Анфилина…

- Прелестная самочка! – гулко шепнул Доррграуморт. – Будь она зелёной, крылатой и ростом с меня, я бы сам в неё влюбился!

Тубалкейн покраснел.

- Ты мне жизнь спас, человечек! Я этого не забуду! У нас, ящеров, знаешь ли, хорошая память!

- Да не спеши ты благодарить, - молодой лекарь вяло махнул рукой. – Далеко ещё до поправки-то…

- Поправлюсь! – убеждённо заявил дракон. – Впервые за восемь лет чую: поправлюсь!

- Я утром вернусь со снадобьями, буду кровь тебе чистить. А ты, пока из постели твоей червонное не достану, спать на ней не вздумай.

- Да понял я, понял.

Дракон поглядел на своё драгоценное ложе и проворчал с сожалением:

- Вот незадача-то, столько трудов – и всё насмарку.

- Поменяй у Его Величества, - предложил Тубалкейн. – Всё красное золото на чистое. Думаю, он не откажет.

- Вот ты с ним и поговори! Скажи, что я предпочитаю монеты и маленькие слитки, на больших спать неудобно.

- Я?! – юноша поперхнулся. – С королём?!

- Я тебе доверяю, - дракон подмигнул огромным янтарным глазом. – А если ты ему скажешь, что золото будем менять три к двум – он ещё и наградит тебя, пожалуй. Эх, да только видел я королевскую сокровищницу – даже при таком обмене я едва ли от половины этой отравы избавлюсь…

Доррграуморт немного подумал, выпустил из ноздрей тонкую струйку дыма и решительно заявил:

- Что после мены с королём останется, ты заберёшь.

У Тубалкейна перехватило дыхание, он уставился на дракона широко раскрытыми глазами. [/i]

- Шу… Шутишь?!

- У тебя ведь нет на медь этой… аллер-р-р-ргии?

- Н-нету.

- Значит, не шучу. Жизнь чистокровного драка дорого стоит.

- Я не ради денег! – нашёл в себе силы возмутиться Тубалкейн.

- Знаю. Ты ради неё… Но мне приятно думать, что и ради меня чуть-чуть.

Дракон ещё немного поразмыслил и добавил:

- Это не плата за лечение. Это подарок. У вас ведь праздник, вы на него всегда друзьям что-нибудь дарите, я знаю. И вот ты подарил мне сегодня жизнь, а я дарю тебе… ну, то, что могу подарить. Так пойдёт, друг Тулли?

- Пойдёт, - прошептал Альвиц Тубалкейн фон Гаспит, вдруг ставший в масштабах маленькой Красногории очень выгодным женихом. – Спасибо, друг Дорми. С Новым годом тебя.

- С Новым годом, – ответил ему дракон.

0

12

Лекарство от скуки

(Эмма)

Становилось скучно. Запас новогодних развлечений, припасенных для вечеринки на временно пустующей профессорской даче, закончился на удивление быстро.

После традиционного новогоднего тоста все дружно поводили хоровод вокруг громадной ели, которую украсили самодельными игрушками и различными предметами домашнего обихода. Выпустили фейерверки, с радостными криками побегали по улицам дачного поселка, заглянули к соседям, еще около получаса катались с горки на старых деревянных санках.

Вернувшись в дом, все снова расселись за столом, но веселье улетучивалось стремительно и необратимо, как воздух из продырявленной шины. Телепередачи по всем каналам были одинаково неинтересны, отправляться спать никому не хотелось, а разобраться по парочкам не позволял состав участников, поскольку в этот раз праздник решили отметить только основным врачебным составом, без медсестричек. И среди восьми мужиков оказалась лишь две представительницы прекрасного пола – практикантка Леночка и Татьянпална, анестезиолог предпенсионного возраста. Одной Леночки, ясен пень, на всех никак бы не хватило. Расходиться же по парочкам с бойкой Татьянпалной даже у изрядно подпитых мужиков не возникало ни малейшего желания. Наверное, водки было еще слишком мало.

Неожиданно взгляд молодого хирурга Вовочки упал на стопку видеодисков. Сверху лежал старый мистический триллер.

- Народ, классный фильм! - просиял Вовочка, осененный внезапной идеей, как спасти плавно угасающий вечер. - Там про одного колдуна, он от скуки вызывал к себе в замок чертей и тусил с ними, пока не надоест. Можно посмотреть!

- А че, круто! – не в тему подхватил изрядно захмелевший, а потому плохо соображающий патологоанатом Семеныч. – Чем мы хуже этого чародея? Позовем и потусим! А че?

Идея нашла самый живой отклик. Градус выпитого призывал к бурной деятельности, результат же был не особо важен. По принципу – не догоним, так хоть согреемся.

Закипела бешеная деятельность. На полу чердака детскими мелками начертили впечатляющих размеров пентаграмму. Вокруг нее старательно вывели малоприличное высказывание на медицинской латыни и новогодние поздравления на основных европейских языках.

Следующий этап вызвал некоторую заминку. Согласно первоисточнику, то есть видеофильму, на концах пентаграммы должны располагаться черная кошка, чаша с вином, жаба, книга по черной магии и череп казненного преступника. Но все уладилось: роль кошки поручили старой кроликовой шапке, с елки сняли стеклянную лягушку, вместо пособия для чернокнижников пристроили «Карманный справочник нарколога», а в качестве черепа – пепельницу с изображением «веселого Роджера» и надписью «курить вредно».

Что делать дальше, никто толком не знал. Сначала хором прочли найденные в Интернете заклинания. Вовочка, приложившись к изрядной порции «кровавой Мэри», принялся носиться по чердаку с криками и завываниями:

- Черти, появляйтесь! У нас тут есть пиво! И печеньки!

Леночка, решив приманить потусторонних гостей танцами, изобразила неплохое эротическое шоу. Семеныч, вспомнив, что нечистая сила обожает ненормативную лексику, высказывался около четверти часа, предварительно попросив Леночку заткнуть уши.

Но в пентаграмме не появилось даже самого крохотного чертенка… Постепенно идея перестала казаться забавной, все уже поглядывали на дверь, ожидая, кто первый предложит вернуться к столу.

Но тут раздался звук как от старомодной хлопушки, ощутимо запахло серой… Замершей в ужасе и сразу протрезвевшей компании предстали самые настоящие черти. С кошмарными рожами, рогами, хвостами и копытами. Все как проложено, если не считать разноцветных бантиков на рогах и елочной мишуры, свисавшей с вил.

Насладившись произведенным эффектом, черти хором произнесли: «С новым годом!» и сняли маски. Под ними оказались вполне симпатичные физиономии, которые не портили даже свинячьи «пятачки».

В пентаграмме протерли проход, и гости вышли наружу, выкатывая бочонок «Тройного золотого».

Заметно повеселевшая компания снова разместилась за столом. Черти показали себя прекрасными гостями. Они умяли все оставшиеся салаты и рассказывали анекдоты, от которых покраснел бы даже поручик Ржевский. Да и танцевали они просто как черти. Все уже потихоньку начали ревновать к ним друг друга.

Но в самый разгар веселья в воздухе появилась черная дыра, из которой на всех грозно взирала страшная рожа без рогов, но со светящимися красным глазами.

- Устроили тут черти-то! – рявкнула она. – А ну марш по рабочим местам!

Черти с виноватым видом попрыгали в дыру. Последний, обернувшись, послал воздушный поцелуй.

- Приходите еще! – крикнули вслед.

- Придем! – еле слышно раздалось из черной дыры.

- Народ, а что это было? – удивленно протянул Вовочка, когда рассеялся серный запах и от черной дыры не осталось и следа. – Типа новогоднее чудо?

Но это оказалось только начало. Выяснилось, что пентаграмма не смывается и не стирается. Так и осталась красоваться посреди чердака с протертым в ней проходом.

Что не замедлило дать свои результаты. То весь дом заполонят летучие мыши, распевающие рождественские гимны, то жуки с человеческими лицами погрызут ножки у мебели. Агентам по недвижимости, стоило войти в дом, начинала мерещиться всякая жуть… Поэтому следующий Новый год решено было встретить где угодно, главное чтобы как можно дальше от временно пустующей профессорской дачи.

0

13

Новогодняя история в черно-белых тонах

(Костлявый Джокер)

В час кончины
                                             Ангел стоит в головах человека,
                                                     а Смерть — в ногах его.
                                               (из славянской мифологии)

Слышите? По городу мчится машина с красным крестом. О да, ее сирену трудно с чем-либо перепутать. У одних этот звук вызывает безотчетный страх, у других наворачиваются слезы на глаза, третьи - увы, есть и такие - испытывают радость: "Какое счастье, что это случилось не со мной!"

История, начавшаяся воем сирены, - о людях, которые едут в той самой машине. Их двое: невысокая худощавая Зоя - врач, и здоровяк-Алексей, ее муж, а также - по совместительству - водитель. На самом деле в бригаде должно быть трое, но в новогодние праздники столько вызовов, что людей просто не хватает - приходится обходиться без фельдшера.

Когда Зоя объясняет кому-нибудь, кем она работает, рассказ неизменно завершается словами: "...и не путайте с неотложкой!", потому что отличия действительно стоит запомнить. Там, где пожарные разбирают обугленные руины, полиция разнимает пьяную драку, а безмозглый юнец, променявший жизнь на горсть таблеток, делает шаг в окно, нужна помощь Зои. А ей чуть ли ни каждый раз требуется поддержка мужа, вооруженного газовым баллончиком и гаечным ключом. Пациенты скорой редко испытывают к врачу благодарность.

Иногда, рассказав о работе, Зоя делится своей заветной мечтой. Многие люди, услышав, чего именно хочет молодая симпатичная женщина, крутят пальцем у виска. А Зоя загадывает желание уже который Новый Год, но Дед Мороз, Санта, и прочие ответственные волшебные лица либо слишком заняты, либо не принимают ее мечту всерьез... 

                                    * * *

"Довольно!" - решила 31 декабря Зоя, отправляясь на работу. - "В этом году надо загадать что-нибудь попроще. Или совсем ничего - чудес нынче и так хватает!"

Чудес в тот день и в самом деле хватало с лихвой, да еще каких. Жертвы изнанки праздника - пьяных аварий, драк, алкогольных отравлений - оставались в живых, хотя, по логике, им не полагалось дождаться скорой вовсе. На разгульной вечеринке мужчина получил сквернейшее ножевое ранение в шею, но доехал до больницы, даже не потеряв сознание. Любитель дешевых фейерверков открыл Зое дверь сам, и это - с ожогами четвертой степени. Болеутоляющие внезапно стали самыми востребованными лекарствами.

- Какая жизнь, такие и чудеса, - мрачно повторял Алексей, а Зоя невольно гадала, что за чудо подсунет им последний вызов уходящего года.

- Не заморачивайся, - как умел, утешил Зою муж. - Ложный вызов, отвечаю! Приколисты гребаные! Сама подумай: Заокраинная 131/3 - глухая промзона, кому там нужна помощь в такой час?

По указанному адресу не было ни людей, ни даже зданий - только бурый кирпичный забор, от которого веяло теплотой и дружелюбием Берлинской стены. Немногие фонари рассчитались на "первый-десятый-никакой" и  светили еле-еле. Ветер немузыкально выл, гоняя поземку по изъеденному временем асфальту.

- Ну? Что я тебе сказал? - хмыкнул Алексей и стал осторожно разворачивать машину - мороз успел основательно подпортить дорогу.

Машина не подчинилась водителю. Она продолжала ехать вперед, все набирая и набирая скорость. Очень скоро карета скорой помощи в буквальном смысле слова обогнала собственную сирену. Кляксы полуживых фонарей слились в тускло-желтый тоннель. Алексей что-то кричал, матерился и отчаянно жал на бесполезные тормоза, а Зоя застыла на своем сиденье, не в силах произнести ни слова. Она смотрела прямо перед собой, туда, где, по утверждениям тысяч и тысяч людей должен был возникнуть пресловутый свет. Но свет был вокруг, а впереди - лишь стремительно надвигающаяся темнота.

                                    * * *

Коридор закончился внезапно, вернее - просто исчез, словно кто-то выключил все фонари разом. Машина так же внезапно изволила подчинится водителю и остановилась. Ее окружала тьма, с которой не справлялись ни фары, ни далекие бледные звезды. Некоторое время Алексей терзал мобильник, потом отшвырнул его и осторожно выглянул наружу. Вылез, прихватив на всякий случай верный гаечный ключ, и помог выйти жене. Их шаги растревожили то, что на первый взгляд показалось Зое грязноватым снегом. Но это был не снег: вокруг, на сколько позволяли видеть фары, лежал серый песок, легкий и тонкий - почти как пепел.

- Мы умерли, да? - хрипло спросил Алексей, и неестественно чуткий песок откликнулся на его слова крохотным смерчем. Прежде чем ответить, Зоя несколько раз неглубоко вздохнула. Профессионализм беззвучно рявкнул "Соберись!", отвесив панике заслуженную оплеуху. Врач должен выполнять свою работу, в какую бы черную дыру его не занесло.

- Навскидку - живы, - подчеркнуто-бодрым голосом ответила Зоя. - Но, разумеется, надо проверить пульс, зрачки и...

- Хватит болтать! - раздался откуда-то из-за пределов света фар низкий скрипучий ("Женский!" - с удивлением поняла Зоя) голос. - В медсестру наиграетесь дома! Вас вызвали оказывать помощь, вот и оказывайте! Ну? Сколько мне еще ждать?

                                    * * *

Машина намертво завязла в песке.

- Придется обойтись фонариками, - развел руками Алексей и полез в бардачок.

Он шагнул в темноту первым. Зоя держалась чуть позади, ощупывая лучом каждый сантиметр под ногами.

- Эй? Ау? Пациент...ка, вы где? - осторожно окликнула Зоя. - Пожалуйста, не волнуйтесь и не двигайтесь с места! Если можете - продолжайте разговаривать с нами, мы уже идем.

- Черт! - буркнул ее муж, споткнувшись. Оказалось, вокруг был не только песок, камни тоже попадались. Алексей раздраженно пнул ни в чем не повинный булыжник, и тот с удивительной легкостью улетел в темноту.

- Вашу ма-а-ать!.. - снова раздалось скрипучее контральто. Голос послышался с той стороны, куда Алексей отфутболил камень. При этом обладатель (или все-таки - обладательницв?) голоса явно удалялся.

- Ах ты, засранец! Еще раз так сделаешь - я за себя не ручаюсь! - теперь контральто было не только скрипучим, но и очень-очень недовольным.

Зоя и Алексей бросились на голос.

- Теплее. Совсем тепло! Холодно, блин! Нет, ну что за тормоза? - сварливо приговаривала невидимая пациентка.

- Хватит! - не выдержал в конце концов Алексей. - Либо ты показываешься, либо мы уезж... - он осекся, вздохнул, и сердито закончил:

- Либо лечи себя сама!

- Побереги нервы. Минут пять уже вокруг меня бегаете! - флегматично отозвались ему в ответ.

Зоя устало опустилась на песок.

Вздрогнула и уставилась перед собой - из песка на нее таращился человеческий череп.

                                    * * *

- Саечка за испуг! - уже знакомый скрипучий голос явно шел из черепа. - Эй, горе-футболист! Свети сюда!

Усилием воли Зоя заставила себя взять череп в руки. Осторожно перевернула его и заглянула внутрь. Ей ужасно хотелось найти там хоть что-то, способное добавить к творящемуся безумию немного логики. Лучше всего - скрытый динамик. Или, на худой конец - крошечного  инопланетянина.

- Хватит. Крутить. Мою. Голову! - отчеканил голос. - Укачивает уже.

Логика помахала рукой на прощанье. Призраки детских страшилок и суеверий стремительно возвращались из прошлого, обретая формы и краски.

Подошел Алексей, протянул жене свой фонарь и остался стоять рядом, растерянно вертя в руках гаечный ключ.

Несколько мгновений Зоя собиралась с мыслями. Она не спросила: "Кто вы?" - просто не была готова услышать ответ, хотя и знала его. Вопрос "Что с нами случилось?" тоже остался незаданным: какой смысл выяснять подробности? Чтобы еще сильнее расстроить Алексея?

- Где все остальные ваши кости? - взял наконец верх профессионализм.

- Где-то здесь... - ухитрилась интонационно пожать плечами Смерть. - Точнее, там. Там, где твой муженек вообразил себя Рональдо.

- Что с вами случилось? - теперь, когда ситуация пусть чуть-чуть, но все же вошла в привычное русло, Зоя почувствовала себя лучше. Алексей осторожно уселся рядом с женой и смотрел на говорящий череп с почти детским любопытством.

- ДТП! - зло фыркнула пострадавшая. - Или покушение на убийство. Всемирный заговор тоже подойдет. Плюс - обострение маразма у одного старого мерзавца. Выбирай, что хочешь.

- А подробнее? - с каждой секундой к Зое возвращалась уверенность. Смерть, черт, или ангел - какая разница? Пациент - он и есть пациент. Этот, по крайней мере, не бросался на врача скорой с ножом или битой бутылкой.

Смерть тяжело вздохнула:

- Знаешь, кто такой Санта-Клаус? Думаю, да. А что делают дети, знаешь? Пишут письма. С желаниями. Всем подряд. Ему, Деду Морозу, прочим... Но больше всего - Санте. А тут, как назло, понимаешь ли, очередной всемирный кризис. Резкое ухудшение жизни и так далее. Нет, чтобы быть нормальными маленькими эгоистами и просить, как обычно, навороченные смартфоны, щенков и отличные оценки нахаляву! - если бы Смерть обладала плотью, вероятно, уже брызгала бы слюной от злости. Но плоти не было, так что вместо слюны из черепа летел песок. Зоя, не удержавшись, чихнула.

- Будь здорова! Так о чем это я? Да, письма Санте. В этом году количество писем с просьбой избавить мир от смерти зашкалило. И что делает этот старый кретин?! Переезжает меня своими санями! Да еще от каждого оленя - по контрольному удару копытом! Вот дурдом-то!

- Минуточку... - задумчиво протянул Алексей. - Во-первых: если тебя задавил лапландец, с какой стати ты вызвала скорую из России? И во-вторых: на кой черт мы вообще должны спасать смерть? Без тебя будет лучше!

Череп дернулся в руках Зои, уставившись на нее пустыми глазницами:

- Он у тебя такой дурак только под Новый Год или все время?

- Вам задали вполне логичные вопросы! - оскорбилась за мужа Зоя. - По крайней мере - первый.

- А кто сказал, что я вызывала скорую именно из России? Обернись!

Два луча метались по песку, пока не выхватили из мрака предмет, похожий на сухую ветку. "Нет," - поняла Зоя, приглядевшись. - "Не ветку, а кисть левой руки." Беспризорная рука тем временем по-паучьи отползла чуть в сторону, и показался старинный мобильник, точь-в-точь - реквизит из "Матрицы".

- Поняли теперь? - хмыкнула Смерть. - Мне отсюда кнопки не видно - набирала наощупь. В первый раз явились итальянцы. Дружно перекрестились, дружно плюнули, нет, чтобы в песок - в меня!!! - и уехали. Что потом набрала - тоже не видала, но приехали аж из Австралии. Дружно заорали, дружно поклялись никогда ничего больше не курить, закурили и смылись. Кстати, - добавила Смерть тоном человека, делающего заметку на память. - Не забыть потом навестить их.

- Допустим, - пожал плечам Алексей. - А зачем нам тебя спасать?

Смерть снова тяжело вздохнула и щелкнула пальцами уцелевшей руки. Сухой колючий звук разнесся над песком.

- Смотрите! - велела Смерть.

Костяной палец указал в черное небо. Зоя и Алексей послушно уставились в темноту.

В опрятной и комфортной больничной палате старая, измученная неизлечимой болезнью женщина ждала, когда боль наконец-то уйдет навсегда. Ждала ее дочь с заплаканными глазами, подписавшая все необходимые бумаги. Ждал врач, недоуменно глядя на пустой шприц.
Препарат не действовал.

*щелчок*

В куда более мрачном и совсем не опрятном месте бестолково метались люди. Рыдал и отчаянно молился священник. Палач, повернувший рубильник, не молился и не плакал - он уже потерял сознание. Комнату заполнял удушливый дым. Осужденный продолжал биться в агонии.
И - не умирал.

*щелчок*

На ослепительно-белом горном снегу сломанной куклой лежал молодой альпинист. Кристаллики льда уже покрыли волосы и ресницы, но взгляд серых глаз оставался осмысленным. И будет оставаться таким, поняла Зоя, даже когда снег погребет человека под километровой толщей.
Вечно.

- Хватит! - услышала она крик Алексея. Картинка исчезла.

- Все ясно? - голос Смерти был тих и печален. - Мир без меня, знаете ли, вовсе не будет миром вечного счастья и процветания. Скорее уж - наоборот. Дети этого понять не могут, но вы...

- Лёша! - строго сказала Зоя, удивляясь собственному хладнокровию. - В теле взрослого человека - двести шесть костей. Мы должны собрать их все.

Эээ... у вас ведь человеческий скелет, да? - чуть менее уверенно обратилась она к черепу.

- По образу и подобию, - хмыкнула Смерть.

                                    * * *

Зоя не знала, сколько прошло времени - ее часы встали, муж свой телефон выкинул, а в мобильнике Смерти часов просто не было. наспех сделанные марлевые повязки мало помогали от вездесущего песка - он все равно проникал в глаза, в нос, да еще набивался под ногти. Маникюр, который в кои-то веки позволила себе Зоя в честь праздника, погиб за пару минут. Алексей непрерывно ругался, а Смерть то и дело отпускала язвительные замечания - до тех пор, пока Зоя решительным жестом не запихала череп в песок по самые глазницы.

На долю Алексея выпала интересная находка - черное одеяние Смерти. Вернее - некогда черное, теперь оно было серым из-за въевшегося песка, очень мятым, кое-где, кажется, даже пожеванным и со следами полозьев на спине. Череп при виде находки злобно зарычал сквозь песок. Зоя, напротив, была очень рада: из недр балахона высыпалось довольно много костей. К другой находке, выдавшей себя блеском металла, Алексей предпочел не прикасаться, зато третью, виновато покосившись на жену, тайком спрятал за пазуху.

- Вроде, готово! - объявила наконец Зоя, когда скелет был собран по всем правилам. - Осталась последняя деталь.

Она вытащила череп из песка и, не реагируя плевки и проклятья, пристроила его к шейным позвонкам:

- Теперь надо их как-то склеить или...

- Вот уж чего не надо! - сварливо бросила Смерть, поднимаясь на ноги. - Отвернись, охламон! - велела она Алексею. - Не видишь - дама не одета?

Тот фыркнул в ответ, но послушался. Смерть напялила балахон, оглядела себя и снова разразилась проклятьями.

- М-да, химчистка вам точно не помешает, - Зоя сначала рассмеялась и только потом поняла всю невероятность ситуации.

- Ась? Чего? - Смерть старческим жестом приложила руку к тому месту на черепе, где теоретически должно было быть ухо.

- Даже не начинайте! - строго ответила Зоя. - Молоточки, наковальни, стремечки - все на месте. Полный комплект.

- Да? Ладно, - слегка разочаровано протянула Смерть и щелкнула пальцами. Коса вынырнула из песка и очутилась в ее руке.

- Осталось еще одно дельце, - проворчала Смерть и шагнула к Алексею.

                                    * * *

Зоя вскрикнула и одним прыжком очутилась между Смертью и мужем. Тот побледнел, и, в свою очередь, попытался оттолкнуть жену за спину.

- Уймись, дурочка, - отмахнулась от Зои Смерть. - Ты, балбес! - строго погрозила она Алексею пальцем. - Верни записную книжку!

Зоя растерянно посмотрела на мужа. Он смешался, пробормотал что-то невнятное, а потом достал из-за пазухи очень старую, потрепанную, утыканную множеством закладок книгу. Прежде чем книга исчезла в складках одеяния Смерти, Зоя успела прочесть несколько надписей на закладках и невольно поежилась: "В кои-то веки пригодилась латынь, и где?!" Ей очень хотелось думать, что большую часть слов она поняла неправильно. По крайней мере - пометку "авиакатастрофа".

- Ноутбук бы, что ли, прикупила, - криво улыбнулся Алексей, пытаясь разрядить обстановку. Смерть фыркнула:

- Ты мне еще бензопилу "Дружба" вместо косы предложи, дубина!

- Вам что-нибудь еще нужно, больная? Нет? Тогда нам пора! Смена, знаете ли, давным-давно закончилась!

Долгие годы потом Зоя вспоминала, как наорала на Смерть, испытывая смешанное чувство гордости и неловкости - прежде она никогда не грубила пациентам. А Смерть словно и не заметила ее злости - только почесала подбородок, а после кивнула:

- Жвачка найдется?

- Мятный "Дирол", - растерялась Зоя, она ожидала чего угодно, только не этого. - Но зачем вам?

- Слышала выражение "Во рту будто кошки нагадили"? Так вот, один из оленей...

- Можете не продолжать, - Зоя нашарила в кармане початую упаковку и вручила Смерти. Та радостно ухмыльнулась в ответ, вернее - разинула челюсти шире обычного:

- Вот это дело. А вам и правда уже давно пора домой - забирайтесь в машину!

- Но она же... - начал было Алексей.

Зоя сделала ему страшное лицо и ткнула локтем под ребра.

Они сели в машину. Смерть постояла немного перед кабиной, задумчиво побарабанила пальцами по металлу, что-то прикидывая, и вдруг со всей силы пнула ближайшее колесо.

Стремительно сорвавшуюся с места карету скорой помощи можно было бы сравнить с пробкой от шампанского, если бы не одно "но": пробка вылетает из бутылки. Машина же сделала нечто прямо противоположное - она влетела в сияющий тоннель задом наперед.

                                    * * *

Зою привел в чувство гудок - Алексей лежал неподвижно, уткнувшись в руль лицом. Она плохо запомнила, как выбралась из машины и вытащила мужа: в ушах звенело, кровь из рассеченной брови заливала глаза. Но все оказалось не так уж и страшно: Алексей почти сразу пришел в себя и единственной его травмой была шишка на лбу. Зоя отделалась несколькими ссадинами. Машине повезло гораздо меньше. Фонарный столб в буквальном смысле прилег на нее, смяв, словно подушку, на которой, видимо, собрался поспать долгой зимней ночью.

Поддерживая друг друга, они поспешили прочь от машины и смогли отойти достаточно далеко, прежде чем пробитый бензобак превратил ее в столб пламени, неуместно яркий и почти радостный на фоне темной мрачной улицы.

- Раз, два, три, машиночка - гори, - пробормотал Алексей. - Твою ж мать, что я скажу начальству...

Зоя невольно рассмеялась и погладила мужа по щеке:

- Она была права - ты иногда такой балбес...

- Кто права? - насупился муж. - Твоя мама?

- Мама, Лёш, мама, - кивнула Зоя. - Кто же еще? А сколько сейчас времени? У меня часы остановились.

Алексей пошарил в карманах:

- Черт! Похоже, уронил мобильник в машине! Жалко.

- Балбес и есть, - снова засмеялась Зоя. - С Новым Годом тебя!

- И тебя - с Новым Годом!

Думаете, это конец?
Не угадали.

                                    * * *

Слышите? По городу мчится машина с красным крестом. Но Алексея нет за рулем машины - вскоре после Нового Года он нашел работу водителем маршрутки. Все потому что его помощь больше не нужна жене - ее заветное желание наконец исполнилось, причем безо всякого блата и взяток. Зою перевели со скорой на работу в морге. Там тишина и покой, пациенты всегда на своих местах, и никто из них не бросается на врача с ножом или битой бутылкой.

Чудо?
Вряд ли.
В любом случае, Зоя старается не думать об этом. И о том, что случилось с ней и Алексеем в новогоднюю ночь - тоже. Мужу проще - он все забыл.
Зоя - помнит.

Заканчивается ли на этом история?
Снова - нет.

Когда Зоя в первый раз заметила комок мятной жвачки, прилепленный на каталку с телом, она сурово отчитала медбрата. И в следующий раз. И в следующий. Парни отпирались, клялись, что не виноваты. Коллеги начали подшучивать над Зоей - мол, уж не зомби ли ее разыгрывают? Или, может быть, в морге поселился полтергейст, помешанный на здоровье зубов?

Зоя отмахивалась от шутников и внимательно наблюдала за медбратьями. Жвачка продолжала появляться, всегда на одном и том же месте - в ногах тела. Но в один из дней Зоя обнаружила мятный комок на противоположном конце каталки.

Потом она долго извинялась перед коллегами - никто не ожидал, что едва ли ни самая сдержанная сотрудница больницы может выражаться такими словами.

Больше всех удивилась своей вспышке сама Зоя - не сразу, а когда отзвенело эхо ее вопля: "Вы куда живого человека привезли, дебилы?! в реанимацию его, срочно!!!"

Чудо?
Кто знает.
В любом случае, жвачка продолжает появляться.
Уже троих человек удалось спасти.

Вот теперь - конец.   

                                                                 

                                                          Посвящается людям,
                                         ставшим прототипами главных героев.

0

14

Рассказ о влюбленном воре

(Gattamelatta)

В какой бы дом я ни вошел,
я войду туда для пользы больного,
будучи далек от всякого намеренного,
неправедного и пагубного...

Что бы при лечении – а также и без
лечения – я ни увидел или ни услышал
касательно жизни людской из того, что
не следует когда-либо разглашать, я
умолчу о том, считая подобные вещи
тайной.

Из клятвы Гиппократа

– Боги, как она идет!.. Нет, ты только посмотри, как она идет! – Ториас восхищенно завел глаза.

По улице куда-то спешила хорошенькая девушка-полурослик в синем суконном платье и подбитом беличьим мехом сером плаще. В руках она несла корзинку свежеиспеченных булочек. Казалось, ветер придирчиво перебирает веселые золотистые кудряшки, как богатый клиент  – драгоценные кольца в лавке ювелира.

Ториас и Сиэттари уже целую вечность торчали в подворотне. Спасаясь от порывов вездесущего ледяного ветра, они вжались в облезлую стену дома. Когда эльфийка увидела, что именно так взволновало ее друга и наставника, ей стало ясно, что обещанного «дела» не будет.

– Ты выгнал меня на этот адский холод, чтобы похвалиться новой подружкой?  – вскинула брови эльфийка, – А я, между прочим, хотела как раз сегодня заработать несколько монет. Честным, заметь, трудом.

– Заработать? – фыркнул полурослик, – Коротышка, ты же валяешься в гробу в витрине лавки гробовщика, как дохлая кошка, у всех на виду! С каких пор это называется трудом? «Ах, в наших изделиях даже ваша старая гадкая теща будет смотреться эльфийской красоткой»! Брось, лучше скажи, как тебе девочка?

– О, это будет приключение повеселее той горячей полуорки с кастрюлей! – расхохоталась эльфийка, – А вообще – с каких пор тебе нужно мое одобрение?

Если бы взгляды могли убивать, Сиэттари бы рухнула на обледеневшие камни, корчась в медленной и жестокой агонии.

– Ее зовут Марта. Я думал, ты… – полурослик с досадой сплюнул, – Идем, Коротышка. Зря я тебя сюда привел.

Ториас повернулся и с похоронным видом побрел прочь. Сиэттари покачала головой:

– Что-то здесь не так. Ты сам не свой. Может, расскажешь толком, что это с тобой стряслось, Ториас?.. Ториас! – увидев, что ее друг уходит, эльфийка поспешила за ним.

– Что тут объяснять? – буркнул полурослик, даже не взглянув на подругу, – Кажется, в этот раз я попался по-настоящему. Уже два месяца будто больной. Сначала веду себя, как идиот, а потом чувствую себя, как идиот. Как подумаю о ней – кусок в горло не лезет, а внутри все как будто каменеет и сжимается. Это любовь, Коротышка, понимаешь?

– Любовь? – эльфийка пожала плечами, – Так поговори с ней, за чем же дело стало?

– Ничего ты не понимаешь, – Ториас помрачнел, – Марта, она вон какая! Она на меня и не взглянет. Я нищий, вор, бездельник… Да а еще и юбочник. Эх, кто бы мог подумать, что я буду об этом жалеть?

***

Начался снегопад. Увязая по щиколотку в рыхлом снегу, Ториас и Сиэттари, наконец, добрались до ветхой деревянной хибары. В выбитые окна врывался ветер, который с настойчивостью бездарного менестреля каждую зиму пытался удивить жителей города одной и той же нагоняющей уныние песней. Заброшенный двухэтажный домик в глухом переулке бедного квартала вот уже несколько лет служил пристанищем «Пестрой кошке», одной из самых дерзких воровских шаек в городе.

Сиэттари задумчиво произнесла:

– О чем только думают ваши боги? Продолжение рода – дело серьезное!

– Чем дольше и упорнее ты добиваешься взаимности, тем больше ты будешь дорожить ею, когда в конце концов добьешься, – пожал плечами ее друг, – Это же очевидно.

–  А может, перестанешь ценить, как только добьешься, – покачала головой девушка, – Или выйдет, что один любит и дорожит, а другой позволяет себя любить. Тухло.

– Что ты хочешь сказать? – подозрительно покосился на эльфийку Ториас.

– А то, что я никогда не буду страдать от подобной болезни, – безмятежно улыбнулась Сиэттари. Заметив скептический взгляд друга, она продолжила, – Отец Народа дал нам тир’а'мин.

– Тир’а'мин? – повторил полурослик, – Что это?

– «Тир’а'мин» означает «лекарство от одиночества». Это когда ты смотришь кому-то в глаза и понимаешь, что вы – одно. А он смотрит на тебя и с ним происходит то же самое, – терпеливо объяснила другу эльфийка.

– И всегда совпадает? – недоверчиво покачал головой Ториас.

– Всегда. Сам Отец Народа решает, кто кому лучше подходит. Тир’а'мин – знак его воли.

Полурослик невесело усмехнулся:

– Знаешь, Коротышка, я был «как одно» уже со столькими женщинами, что Марту это только лишний раз разозлит.

***

Они вошли в дом. Ториас налил в котелок воды и достал из покосившегося комода банку с чаем, пока Сиэттари разводила огонь в очаге.

Вскоре душистый горячий напиток, приятно пахнущий мятой, был разлит по кружкам. Из комода, который был для друзей одновременно посудным шкафом, ларем для продуктов, сейфом и баррикадой от ломящейся в домишко стражи (а его нижний ящик иногда даже служил кроватью для кого-нибудь из гостей) извлекли большое блюдо с халвой.  Эльфийка и полурослик уселись за стол.

– Кажется, я придумала, как тебя исцелить, Ториас, – уверенно заявила Сиэттари, обхватив ладонями глиняную кружку, от которой поднимался густой ароматный пар, – Я думаю, что у хинов тоже должно быть что-то вроде тир’а’мина. Влюбился же ты в Марту, как только увидел! Мне кажется, все дело в том, что тебя Марта еще не видела по-настоящему. А вот когда увидит, какой ты на самом деле, – сразу поймет, что ты – ее тир’а’мин, уж будь уверен.

– Так Марта тебе все-таки понравилась, слава Великой Защитнице! – с торжеством воскликнул полурослик и заинтересованно посмотрел на эльфийку, – Что ты предлагаешь?

– Ничего такого, чего ты не смог бы провернуть. Давно пора вспомнить, кто в этом городе самый удачливый вор, самый ловкий и веселый парень… И вообще – кто тут соблазнил половину гарема нашего светлейшего правителя?

Ториас довольно хмыкнул, но потом вдруг насупился и надолго задумался.

– Мне трудно в этом признаться, Коротышка, – выдавил он, наконец, поерзав на стуле и несколько раз пригладив свои мятежные угольно-черные вихры, – Но мне жутко не по себе от того, что я окажусь с ней один на один. Может быть, ты пойдешь со мной?.. Не вздумай смеяться! – Ториас погрозил кулаком подруге, которая, действительно, уже готова была расхохотаться от души.

Сиэттари глубоко вдохнула и медленно выдохнула, чтобы справиться с приступом смеха, и деланно спокойным голосом произнесла:

– Хорошо, Ториас. Я пойду с тобой. Спрячусь получше и буду наблюдать. Если что – ты будешь не один. И я не буду смеяться, обещаю.

Полурослик улыбнулся и заметно приободрился.

– Так и сделаем. Ну, что, на рынок – стащить что-нибудь к обеду?

– Нет. Этим займусь я одна. А ты отправишься в бани. Тир’а’мин или нет, но любой мужчина должен приближаться к женщине вымытым и аккуратным. Кроме, разве что, орка, но они не в счет.

***

…Когда понурый Ториас вышел за дверь, Сиэттари стояла, прислонившись к стене и изнемогая от сотрясавшего ее беззвучного хохота. Эльфийка сделала шаг навстречу, но едва взглянув на Ториаса, тут же скорчилась от нового приступа безудержного веселья. Опасаясь свалиться в кашу из снега и грязи, девушка опять привалилась к спасительной стене. С большим трудом Сиэттари удалось вытереть слезы и принять более-менее серьезный вид.

Полурослик метнул на нее испепеляющий взгляд.

– Ты… – начал было он.

– Ну, знаешь, – перебила его девушка, всхлипнув от вновь накатившего на нее приступа изнуряющего смеха, – после того, как ты сказал, что ее глаза подобны бездонным зеленым болотам, в которых извиваются тучи пиявок-мыслей, ситуацию еще можно было как-то исправить...

– Ты бросила меня одного, – мрачно проронил Ториас, исподлобья взглянув на Сиэттари.

– …но когда ты сказал: «Груди твои, как кокосы»... – продолжила эльфийка, закусив губу, – я даже не стала дослушивать. Еще секунда, и я бы все испортила. Если бы Марта услышала мой смех, она бы подумала, что ты решил над ней поиздеваться. Или… – Сиэттари испытующе посмотрела на Ториаса, – ты все испортил сам?

Полурослик задумался, потом медленно кивнул.

– Я же тебе говорил, что веду себя, как идиот. Наверно, это даже лучше, что тебя там не было, – произнес он упавшим голосом, – Тебе не пришлось услышать, как мне дали от ворот поворот.

– И как же? – улыбнулась эльфийка, – Как обычно? «Меня сложнее покорить, чем всех твоих бывших, вместе взятых»? «У меня есть гордость»? «Не хочу стать еще одним номером твоего списка»? Или «ты плохой парень, я тебе не пара»?

– Если бы…. – вздохнул полурослик, – Я ей безразличен. Я для нее такой, как все. Ни лучше, ни хуже. Она сама так сказала.

Ториас нахохлился и плотно закутался в плащ.

– Я ожидал чего угодно, только не этого. А это, Коротышка, полный провал. Идем домой, холодает.

Сиэттари вздохнула и молча побрела за своим другом. Только сейчас она почувствовала холод. Крепко зажав в замерзших кулаках рукава суконной куртки, девушка потерла покрасневший нос и уши, острые кончики которых мороз уже начал хватать своими цепкими коготками. Под ногами поскрипывал снег, на него желтыми квадратами ложились веселые отблески ярко освещенных окон. С любопытством заглянув в одно из них, Сиэттари почти ощутила приятное тепло очага, в котором обнадеживающе потрескивал огонь. Через месяц город готовился встречать Макушку зимы.

Словно уловив мысли эльфийки, Ториас вдруг сказал:
– Настроение такое, что хочется сдохнуть от пеньковой лихорадки. А тут еще праздник этот.

Девушка пожала плечами:
– Подумаешь, девчонка отшила. Неужели это тебе помешает веселиться?

– К нам никто не придет, – отрезал полурослик, – У Фруппи родители и братишки с сестренками. Риго и Шиллалли ждут первенца. Ренрилу, в отличие от меня, повезло с девушкой. А Сэммюэль теперь не наш – он важная шишка, слуга Справедливого, помощник судьи, кто бы мог подумать… Еще кого-нибудь припомнишь?

– Так давай пригласим их всех к нам – рассмеялась эльфийка, – Хотя, им и приглашения не нужно

– Если даже они и придут, Коротышка, я-то буду один – сокрушенно покачал головой Ториас, – Придется пыжиться и делать вид, что мне тоже весело. Хуже не придумаешь.

Некоторое время они шли молча. Когда полурослик и эльфийка оказались у порога своего дома, Ториас печально и задумчиво сказал:

– Знаешь, Коротышка, у хинов есть поверье. Самое священное для нас – семейные узы. К тому же, мы обожаем все новое. Так вот, каждая новая семья радует богов. А уж если она создается в канун Макушки зимы, когда начинается новый год, боги дают ей особое благословение. В праздник Макушки зимы наши боги радуются за нас у себя на Зеленых полях, а мы – здесь, вместе с ними. Когда я увидел Марту, я уж размечтался, что в этом-то году точно смогу порадовать богов. Вот дурак!

С этими словами он вошел в дом.

Эльфийка не ответила. Она смотрела в небо. В такие ночи звезды очень хорошо видны. Девушке вспомнились слова матери: «Звезды – это глаза богов и тех, кто ушел в Край безбрежных лесов. Ушедшие видят все, что с тобой происходит, и сочувствуют тебе». «В этот праздник Макушки зимы Ториас не будет один, я вылечу его от одиночества, это я вам обещаю!», – сказала себе Сиэттари и вошла в дом вслед за другом.

***

Прошло несколько дней. Ториас грустил, но не подавал виду. Они старательно избегали разговоров о Марте. Сиэттари же изо всех сил пыталась расшевелить друга и заставить его снова смеяться.

– Может, возьмешь кастрюлю да прогуляешься? – спросила эльфийка полурослика через пару дней, – Уже два дня торчишь дома, как старый колдун.

Ториас, мысли которого были заняты чем-то другим, кивнул и рассеянно пробормотал:

– Ну да, а зачем кастрюля?

– Как же, – фыркнула Сиэттари, – Вдруг какую высоченную красотку встретишь, а кастрюли под рукой не окажется? В таких случаях надо всегда иметь ее при себе. Не теряя времени, сразу нахлобучиваешь милашке на голову, хватаешься за ручки – и подтягиваешься! Как с той полуоркой.

Напоминание об этой истории всегда было лучшим способом рассмешить Ториаса, но сейчас он только отмахнулся:

– Да ну тебя, – и продолжил задумчиво чертить что-то пальцем по столешнице.

– Меняла Туамир недавно хвалился, что поставил на свой сундук какую-то новую ловушку. Говорит, целое состояние за нее отвалил и теперь ничего не боится, – как бы между прочим, продолжила эльфийка, – Накажем хвастунишку?

– Нет, – угрюмо опустил голову Ториас, – Иди одна. Или возьми Ренрила. Или Фруппи. Потом расскажешь.

– Да, дело дрянь, – задумчиво присвистнула Сиэттари и добавила тихо, чтобы друг ее не слышал, – придется лечить принудительно.

***

Через день эльфийка ураганом ворвалась в дом, со злостью захлопнув за собой дверь.

– Нет, кто-то должен, наконец, приструнить этого наглого полуорка! – возмущенно заявила Сиэттари.

Полурослик поднял глаза от какого-то чертежа, который он внимательно изучал, и вопросительно посмотрел на подругу.

Эльфийка сложила руки на груди:

– Ты только подумай – сейчас я зашла в кофейню, чтобы раздобыть нам пончиков, а там оказался этот громила, наемник, Рок Кровавый топор. Он купил огромный пирог с орехами и фруктами, а заплатил только за половину. Заявил, что хозяйка – коротышка, а тем, кто вдвое меньше человека ростом, надо и платить вдвое меньше! И ушел! Как она плакала, бедняжка… Говорит, это не в первый раз. Надо сказать страже.

Ториас сощурился:

– Марта?

– Марта, – Сиэттари со вздохом кивнула головой.

– Сами разберемся, – решительно заявил полурослик.

– Мы?! – девушка возвела глаза к потолку, – Боги, помогите, мой друг сошел с ума! Да этот Рок переломит тебя, как спичку! У него же кулаки с голову младенца!

– А голова – с кулак младенца! – весело рассмеялся полурослик, – А что, Коротышка, как там наш поборник справедливости Сэммюэль? Ставлю золотой, он и спит в своей новенькой судейской мантии!

– Ториас, что ты задумал? – требовательно спросила Сиэттари, – В какую историю ты опять хочешь меня втянуть?

– Ровным счетом ничего, Коротышка, – невинной улыбке полурослика позавидовал бы даже ангел, а черные глаза его полыхнули демоническим огнем, – Просто я полгода не видел своего друга Сэма. Пригласи-ка его завтра в кофейню Марты.

– Запросто. Где еще посидеть трем друзьям, как не в этом уютном местечке! – улыбнулась эльфийка. Ей было приятно видеть своего друга вновь оживленным и деятельным.

Предвкушая веселье, Сиэттари отправилась к Сэммюэлю.

***

…Трое друзей сидели за столиком в кофейне. Ториас выбрал самое лучшее место посреди зала, откуда было видно все происходящее. Сиэттари наслаждалась теплом и чудесным вкусом кофе и булочек с ежевичным джемом, изредка посматривая на спутников. Сэммюэль слегка нервничал – с некоторых пор он считал своих друзей весьма сомнительной компанией. Ториас же, подобравшись, словно кошка у мышиной норы, с хищным видом следил за входной дверью.

Они беседовали уже пару часов и успели выпить несколько чашек кофе, когда в кофейню вошел Рок. Он оглушительно протопал к стойке, где стояла Марта. Сиэттари поежилась, когда глыбоподобная громадина миновала их столик. Под сероватой кожей, покрытой многочисленными шрамами, бугрились мощные мышцы, единственный глаз бешено вращался – Рок Кровавый топор не зря получил свое прозвище.

Полуорк угрюмо поправил повязку, закрывающую правый глаз, и наклонился к Марте.

– Ну, что, птичка, – проревел он, брызгая слюной. Марта отодвинулась и украдкой вытерла щеку, – Тащи-ка мне сюда свой пирог, а то брюхо к ребрам присохло!

С этими словами полуорк для солидности с размаху опустил  на стойку внушительных размеров кулак. Раздался грохот. Деревянная стойка жалобно заскрипела. Все, кто сидел в зале, подпрыгнули от неожиданности. Зеленые глаза Марты расширились от испуга.

Сиэттари поморщилась. Потом прочистила горло. На руку эльфийки тут же успокаивающе легла рука Ториаса.

– Спокойно, Коротышка, – прошептал он, – Не спугни…

Девушка кивнула и откинулась на спинку стула, наблюдая за другом.

Ториас выпрямился.

– Почтенный Сэммюэль, давно хочу тебя спросить… – произнес он учтиво, но громко и четко, чтобы все в кофейне могли его услышать.

Несколько посетителей обернулись на голос полурослика.

Старый друг Ториаса важно кивнул головой:

– Спрашивай, Ториас. Я всегда готов помочь тебе.

– Как Справедливый смотрит на такие случаи, когда кто-то что-то покупает, но отказывается платить?

– О, это очень серьезный проступок – Сэммюэль назидательно поднял кверху указательный палец, – И называть его надлежит… разбоем.

Наступила тишина. Сиэттари видела, как напряглась могучая спина полуорка и дрогнула его бычья шея. Краем глаза эльфийка заметила, что Марта тоже прислушивается к разговору, и сдержала улыбку. Ториас тем временем так же громко и уверенно продолжал:

– А какое же наказание, почтенный Сэммюэль, будет назначено мне, если я так сделаю?

Помощник судьи сделал вид, что глубоко задумался.

– Полагается… выдернуть три зуба, – авторитетно заявил он наконец.

Ториас схватился за щеку:

– Но если полурослику полагается выдернуть три зуба, то человеку за такое же преступление, получается, должны выдернуть шесть?

– Именно, мой добрый Ториас – Сэммюэль согласно закивал в ответ, – Ты все правильно понял.

Приятель Сиэттари подошел к полуорку и воззрился на него снизу вверх. Все взгляды посетителей кофейни были прикованы к ним.

– А вот господин Рок, – он задумчиво показал на нависающего над стойкой верзилу.

Полуорк окаменел.

– Он такой крупный, – продолжил Ториас, – что, уж наверно, будет и ростом и весом как целых два человека, вместе взятые Скольких же зубов он лишится, уважаемый Сэммюэль?

– А ты посчитай, Ториас, – произнес Сэммюэль менторским тоном, оценивающе глядя на огромную фигуру у стойки. –  Если господин Рок вдвое крупнее человека, то и зубов у него вырвут вдвое больше. А это значит – двенадцать. Очень просто. Если ты мне не веришь – давай позовем стражу и спросим у них.

– Отличная мысль, – Ториас сделал пару решительных шагов к двери.

Несколько мгновений повисшую в зале тишину нарушало только бульканье воды в забытом на плите медном кофейнике. Посетители, кто со страхом, кто с откровенным весельем, наблюдали за происходящим у стойки. Молчание прервал отчаянный вопль Рока.

– Я больше не буду!– взревел громадный полуорк и с неожиданной для своих огромных размеров стремительностью бросился прочь из кофейни.

Ториас задумчиво посмотрел ему вслед, потом не спеша повернулся к девушке за стойкой и галантно поклонился ей.

– Этот громила больше не будет докучать тебе, красавица, – полурослик изящным жестом положил на стойку увесистый кожаный мешочек с обрезанными завязками, – А это наш скромный Рок только что просил передать тебе как плату за все съеденные пироги.

– Спасибо, Ториас! – выдохнула Марта, прижав руки к груди, – Ты такой отважный!

Она выбралась из-за стойки и запечатлела на щеке своего спасителя нежный поцелуй. Непревзойденный покоритель женских сердец густо покраснел.

Ни наслаждающийся триумфом Ториас, ни перепуганная и восхищенная Марта не заметили, как перемигнулись Сиэттари и Сэммюэль. И уж тем более не заметили они, как эльфийка послала воздушный поцелуй в сторону окна, в котором маячила физиономия любопытного полуорка, на всякий случай крепко сжимающего рукой нижнюю челюсть.

***

Через три недели «Пестрая кошка» в полном составе отмечала двойной праздник – наступление Макушки зимы и свадьбу своего предводителя. Целый день мужчины чинили крышу, конопатили стены и вставляли новые стекла, а девушки готовили праздничное угощение. В конце концов, холодный полуразрушенный дом стал теплым и счастливым пристанищем двух любящих сердец.

Устав от танцев, Сиэттари выбралась на крыльцо и села отдохнуть на ступеньки. Город ликовал. То тут, то там в небо взлетали фейерверки, издалека слышались песни и музыка.

Ночь кануна Макушки зимы выдалась ясной и морозной. Эльфийка с наслаждением вдохнула холодный воздух, прислушиваясь к зажигательному плясовому мотивчику, который доносился из их с Ториасом дома. Ренрил выделывал невероятные пассажи на виоле. Ему жизнерадостно вторили цитра, волынка и барабан. Слышался топот ног и веселые крики.

Дверь открылась, выпустив сноп света и облачко пара, и к Сиэттари подошел Ториас, сияющий, как новенький золотой.  Полурослик сел рядом с подругой и хлопнул ее по плечу:

– Ты чего это тут одна? Печалишься, что до сих пор не нашла свой тир’а’мин? Так найдешь еще  – все впереди!

– Ты поэтому пригласил на свадьбу этого зазнайку Ригара? Хорош тир’а’мин, ничего не скажешь! – расхохоталась Сиэттари.

Ториас насупился.

– Ригар – заносчивый и самовлюбленный остроухий павлин, и я не дал бы за него даже волосок с левой ягодицы Неугомонного плута,  – с этими словами Ториас осенил себя знамением, до смешного похожим на попытку залезть в чужой карман, – Но он, увы, единственный из наших приятелей-воров подходит тебе по росту. К тому же, он эльф, как и ты. Так что сейчас же отправляйся плясать и веселиться. Не зря же я его уговаривал!

В доме музыканты заиграли «Хин в гостях у эльфов», из приоткрывшейся двери на снег упала полоска яркого желтого света, пахнуло теплом и выглянуло раскрасневшееся личико Марты. Счастливый Ториас убежал танцевать.

Сиэттари поднялась со ступенек и посмотрела на звезды. Вечно меняющийся – ее божественный покровитель – может гордиться ею. Разумеется, Ториас обо всем догадался, но она никогда не расскажет ему правду, как бы он ни допытывался. Эльфийка улыбнулась. Правду говорят, счастлив больной, который исцелился, но вдвойне счастлив лекарь, который смог исцелить. А это – как раз такой случай.

0

15

Вне конкурса

Все, что пожелаешь…

(Дервиш)

«Самое отвратительное в наших желаниях
то, что иногда они исполняются…»

Стас медленно брел по грязному тротуару. Тусклый свет редких фонарей тонул в серой холодной мороси. На душе было гадко. В голове вяло ворочались тоскливые мысли. Сегодня опять поцапался с предками. Да так, как никогда раньше. Все время учат его как жить, что делать, о чем думать… Надоело… В среду вызывал декан, грозился отчислить за хвосты… Какие там хвосты… Всего-то четыре зачета… Подумаешь! Машка последние две недели тоже на мозги капает – отношения, мол, не развиваются, ясности ей недостает… Сама не знает, чего хочет… Какого им всем от него надо?!

Под ногами хлюпала грязно-серая жижа. Он поежился, натягивая на глаза синюю вязаную шапочку. На углу призывно мерцала зеленым вывеска гастронома, и Стас решил зайти погреться. При виде одинокого посетителя глаза толстой тетки, скучавшей за прилавком, вспыхнули охотничьим огнем.  Она всем корпусом подалась вперед.

- Чего желаете, молодой человек? - От профессионально-слащавого голоса у Стаса засосало под ложечкой…

- Да я посмотрю… - он неопределенно махнул рукой и пошел вдоль прилавка.

На полках у стены выстроились перевитые бумажными гирляндами бутылки с вином, водкой, шампанским… Перед строем горячительного, с видом полковника, разжалованного и посаженного за продажу налево казенного горючего, торчал китайский пластиковый Санта. Хитрые поросячьи глазки, казалось, вопрошали: «Эй, обтяпаем дельце? Половина моя…» Его нос был таким красным, как будто Санта уже успел основательно нализаться. Сопровождаемый прокурорским взглядом продавщицы, Стас, прошелся взад – вперед вдоль прилавка.

«Черт… Ну и что делать? Домой не пойдешь, после утреннего-то скандала… Машка сказала, что пусть он пока подумает, а она лучше будет встречать Новый Год дома, с родителями; Димка, Леха и Серый тоже меня послали… Серый сказал, что у них в общаге, дескать, приватная вечеринка три на три... Наверняка своих чикс укатывают… Арнис… Не, он такой весь из себя, в семейном кругу празднует…» - Стас скривился,- «Традиции… Тоже мне! А он вот один тут должен… Приятели называется… О! Ник наверняка дома! А это такая компания, где всегда обогреют и накормят!»

Стас быстренько прикинул диспозицию. «Так… Ник вообще-то выпить не прочь, но без фанатизма. Наверняка с Валеркой празднуют. Значит, горючего нужно чуть. А вот для мелкой чего-то купить обязательно надо…» Маленькую племянницу Ника, которую тот забрал к себе после смерти родителей, старались побаловать все. Произведя ревизию финансов, Стас решительно взглянул в глаза продавщице.

- Пожалуйста, бутылку «Пшеничной» и «Карабахское». Пачку Кэмел. И вот колбасы Краковской коляску… Ну, и банку шпрот.

Он помнил, что Валерка обожает шпроты. Чудной ребенок. Шпроты любит больше чем шоколад…

- Все?

- Еще коробку конфет.

- Каких?

- А какие не очень дорогие?

- Ну вот «Бананы в шоколаде». Свежие. Только сегодня завезли…

- Ну ладно, давайте…

Когда Стас расплатился с обрадованной теткой, в кошельке почти ничего не осталось. Запихав покупки в потрепанный Адидасовский рюкзак, он вышел из магазина. Ник, которого на самом деле звали Николаем, жил вдвоем с маленькой племянницей тут же, в двух кварталах от магазина.

Стас направился вверх по улице – и уже через десять минут стоял перед дверью квартиры, нажимая на кнопку звонка.

Против обыкновения, долго не отвечали. Когда, наконец, дверь открылась и в проеме возникла фигура хозяина, Стасу сразу бросился в глаза его вид.

«Чего это он при параде?» – кольнула неприятная мысль, - «Собрался, что ли, куда?»

- Привет! Я к тебе.

- Здорово…

Николай неуверенно посторонился, пропуская нежданного гостя в полутемную прихожую. Из приоткрытой двери гостиной доносилась тихая музыка. Пахло сосновой хвоей, свечами и чем-то вкусным…

-А где Валерка?

- Да она у подружки. С ночевкой… Они компанией встречают…

Николай никогда не называл племянницу Леркой, Лерой, Валей... Только Валеркой. Или Валерией – когда сердился...

- Ого! Одни?

- Ты что, с ума сошел?! Так бы я ее и отпустил одну… Там детская вечеринка, с родителями…

- Слушай, Ник, я вот шел мимо – дай, думаю, зайду, посидим! Ты один, что ли?

- Да нет… Я… Слушай, старик, ты понимаешь… Ну… Тут, в общем, такое дело… Давай, может, завтра, а?

- А чего? Слушай, да ладно! Кто там у тебя? – Шагнув к двери гостиной, Стас заглянул в комнату. Николай при этом неуверенно дернул рукой, будто собирался прикрыть дверь, но раздумал.

Увиденное подтвердило худшие опасения Стаса: в гостиной неярко мерцал экран телевизора, немного света добавляла елочная гирлянда…

Низенький столик, свечи, вино, еще что-то… На уголке дивана сидела худенькая темноволосая девушка в ярко-красной блузке и черной юбке. Большие темные глаза взволнованно и чуть недовольно смотрели на нежданного гостя. Присмотревшись, Стас узнал Сонечку с химтеха. Всё тут же стало на свои места. «Черт!» – раздраженно подумал Стас, - «вот ведь облом! И тут упасть на хвост не светит… Нашли, понимаешь, время! Да что же мне так не везет? Ну, Ник… А Сонечка-то! Такая тихоня, а погляди-ка… Впрочем, Ник - это Ник… Надо, пожалуй, быстренько сматывать удочки, а то, не ровен час, с лестницы спустят…» - подумал Стас, отступив в коридор. Настроение совсем испортилось.

- Пардон… Старик, понимаю… Ну, тогда я пошел… Завтра увидимся?

- Да не вопрос! – Николай облегченно вздохнул. – С Машей приходите. Ну, пока?

-Пока…

Стаса неприятно царапнуло то, как торопливо хозяин квартиры пожал ему руку и захлопнул дверь. Некоторое время Стас задумчиво изучал серую краску на металле. Потом вздохнул и направился к лифту. Выйдя на проспект Ленина, осмотрелся.

По тротуарам пробегали редкие группки людей, иногда слышался смех, обрывки фраз… Проехал пустой ярко освещенный троллейбус. С Порт-Саида, разбрызгивая грязь и оглашая окрестности завываниями Богдана Титомира, вывернул битком набитый микроавтобус, увешанный серебристым дождем. От изморози тот прилип к бортам, и машина казалась обросшей нечистыми, седыми волосами. «Новый Год через два часа уже», - невесело подумал он. – «И чего делать? Домой? Не хочу… Опять родители будут на мозги капать, еще гости подключатся… С тоски сдохнешь! Учат, учат… Лезут все… Только и знают, что советы давать…Жизнь другая, а они все со своими принципами… Тоска… Хоть вешайся… Надоело все! А… Может, куда приползу… Эх, с Ником-то какой облом… И денег нет, не приткнешься никуда…»

Он развернулся и мрачно зашлепал по грязному тротуару в сторону площади Ленина. Народу на улице становилось все меньше и меньше. Проходя мимо Салона для новобрачных, он заметил в заляпанной мокрыми хлопьями витрине кривобокую елку с нелепыми картонными подвесками. Елка стояла в эмалированном ведре с песком. Простыня, которая, по-идее, должна была обозначать снег, сползла, и на белой эмали чернели язвы сколов. Короткий инвентарный номер пламенел на белом, как фурункул. Почему-то именно эта унылая елка в больничном ведре особенно остро резанула Стаса... Стало совсем мерзко. Когда он миновал площадь, улицы совершенно опустели. Стас остановился на углу Пражской, решая, куда идти. Внезапно сзади раздался чей-то простуженный голос.

-Эй, парень! Закурить есть?

Быстро обернувшись, Стас увидел трех парней, лет по двадцать пять на вид.

- Ты че, онемел? Закурить, говорю, есть? – На него весело глядел низенький крепыш в черной короткой куртке. Двое других парней молча стояли, сунув руки в карманы, и безразлично глядя поверх головы Стаса. Тот огляделся. На улице никого не было. Он судорожно сглотнул.

- Нету…

- Ты смотри, правильный какой… Здоровье бережешь? Ну-ну. – Крепыш щербато ухмыльнулся. – Тогда подкинь ветеранам соцстроя на табачок…

-У меня денег нету, - выдавил Стас, отступив на шаг.

Один из парней лениво опустил глаза и взглянул на него в упор. Разлепил губы.

- Слышь, Комарик, по-моему, он хамит…

Крепыш визгливо закудахтал, видимо, изображая смех.

- И правда, хамит… Не уважает. Слышь, Купа, не уважает нас нонешняя молодежь... Нехорошо. Придется научить. А ну…

Его кулак метнулся к лицу Стаса. Тот сумел увернуться и, едва не упав, бросился бежать. Парни кинулись за ним.

- Стой, падла! – Крикнул коренастый на бегу.

Стас пронесся мимо заброшенного костела, выскочил на перекресток, едва не угодив под позднюю машину, взлетел, оскальзываясь, на пешеходный мост над путями… Парни не отставали. Но на середине лестницы под ногой крепыша проломилась ступень, и тот, провалившись в дыру, застрял… Но Стас ничего этого уже не видел. Он пронесся по мосту, ссыпался по скользким ступеням вниз. Забежав во двор одной из девятиэтажек, спрятался в кирпичную будку рядом с детской площадкой. Прижался к холодной штукатурке. Сердце бешено колотилось, колени дрожали…

Когда дыхание чуть успокоилось, он осторожно выглянул из своего укрытия–погони не было. Подождал еще немного. Тишина. Тогда он осторожно выбрался наружу. Еще раз осмотрелся. Никого. Добрел до ближайшего подъезда. Влез с ногами на лавку и уселся на спинку, нахохлившись, как замерзший воробей. Тоскливо поглядел на уходящие вверх стены…

Ярко светились окна. Кое-где сверкали разноцветными огоньками елочные гирлянды. Слышалась музыка, изредка хлопали двери подъездов, откуда-то доносились гитарные аккорды… Опять вспомнились последние дни. Началось всё с родителей. Как обычно: «Ты ни о чем не думаешь! Ведь тебе уже двадцать! Как ты можешь так жить?..» Потом позитива добавила Машка, начав издалека - «мы уже год встречаемся… насколько серьезно ты ко мне относишься», - а закончив конкретно - «что ты думаешь о нашем будущем…»

Этот дурацкий список в деканате. И нудение вредной замши, - «Родченко, если вы хотите, что бы вас отчислили, то просто подайте заявление…» Почему все это происходит именно с ним? Все вокруг только и долбят, что надо повзрослеть, что надо серьезно думать о будущем, что хватит развлекаться… Надоело все до смерти… Новый год…Праздник, называется… Вместо того, чтобы веселиться, он тут мерзнет один… Подлость...

Подул пронзительный холодный ветер. Грязное месиво прямо на глазах превращалось в лед. Стас начал мерзнуть. «Надо в подъезд, что ли, зайти», - вяло подумал он, - «а то околеешь тут от холода…»

Он сполз со скамейки и направился к дверям подъезда. Внутри было теплее, но не намного. Стас устроился на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Сверху доносились звуки шагов, хлопанье дверей, слышалась музыка. Вдруг ему в голову пришла мысль. - «До Нового года еще час. Можно попробовать втереться на какую-нибудь вечеринку. Если постараться – то не все еще потеряно…». Стас осторожно поднялся на третий этаж. Притаился в темном закутке у мусоропровода и стал внимательно прислушиваться к тому, что творилось на площадке выше. Судя по всему, туда выбегали покурить ребята и девчонки из угловой квартиры на четвертом. По доносившимся до него обрывкам фраз Стас догадался, что ребята – студенты. Как и он. Кажется, кто-то из меда.  Разговоры о зачетах по анатомии и латыни перемежались шутками, веселыми возгласами. То и дело слышался смех. Когда, судя по голосам, на площадке остались одни ребята, Стас спрятал шапочку в карман и расстегнул куртку. Достав из рюкзака сигареты, решительно направился вверх по лестнице. На площадке курили двое парней, лет по двадцать навскидку. Он приветливо улыбнулся им. Ребята дружелюбно кивнули в ответ.

-Привет! Огоньком не поможете?

Один из парней щелкнул зажигалкой.

Стас прикурил. Затянувшись, выпустил дым в потолок.

- Гуляете у Костяна?

- Да не! Какой Костян! У Витька!

- О! Витек дома празднует? Надо зайти, поздравить по-соседски…

Парни, побросав окурки в банку из-под кофе, висящую на трубе батареи, поднялись в квартиру. «Хозяина зовут Виктор. Отлично», - подумал Стас. Через пару минут на площадку спустились три девушки. Стас приветственно помахал рукой.

- Привет, девчонки! А вы кем Витьку приходитесь?

- А мы учимся вместе!

- О! Класс! В институте, да? А я с ним в школе!

- Здорово.

- Как зимняя?

- Ой, преподы совсем замучили!

- Ну? Тяжко… Наши тоже жизни не дают…

Светская беседа, перемежаемая шутками, продолжилась. Когда с сигаретами было покончено, вся компания поднялась в квартиру. Стас осторожно огляделся. В большой комнате накрывали на стол. Суетились парни и девушки, играла музыка.

- Вик! Вика, колбас где?

- Да на кухне же! Виталик там режет, и вино сейчас будет…

- Он там уже слопал все!

Стас снял куртку и, запихав ее в ворох одежды, тихонько прошел на кухню. В духовке что-то жарилось, шумела вода в мойке... Высокий тощий парень в желтом переднике быстро строгал колбасу на большой разделочной доске.

- Виталик?

- Да? – парень вскинул голову. В чертах его лица было что-то лошадиное – Что такое?

- Да вот провиант Витек велел тебе сдать… Куда это все?

- Что там у тебя? А… Ну, колбасу давай сюда, белую пока под стол, вино… Ладно, открывай. Консервы тоже. Конфеты потом…

- А нож где? Штопор? И меня кстати Стасом зовут…

- Меня Виталием… Нож… Черт, только что тут лежал! Да что ж такое! Ната! Натка! Иди же ты сюда, в конце концов!

В кухню вбежала маленькая пухленькая девушка. Мазнула взглядом по Стасу.

-Привет…

-Привет.

Из-под рыжей чёлки на Виталика сердито уставились круглые зелёные глаза девушки.

- Чего ты орешь как больной слон? Что случилось?

- Я что, один все буду делать? Вот колбасу быстро почисть, и нож консервный вы куда подевали? Мы ни бутылки, ни консервы открыть не можем!

- Нож на холодильнике, а я занята! Сами справитесь!

Девушка возмущенно фыркнула и, воинственно взмахнув медно-красными волосами, собранными в высокий хвост, выбежала из кухни.
Виталик, глядя ей вслед, грустно вздохнул.

-Всегда она занята… А чем занята, спрашивается?

Виталик махнул рукой и вернулся к колбасе. Стас нашел на холодильнике консервный нож со штопором. Оба молча занялись делом. Минут через пятнадцать в комнату вошел высокий парень. Внимательно посмотрел на Стаса.

- Здорово…

- Привет…

Повернулся к Виталику.

- Витька спрашивает, чего вы тут застряли? До двенадцати всего ничего…

- Мы застряли? – взорвался Виталий, - слушай, Вовочка, шел бы ты отсюда, а? Мы тут вкалываем со Стасом, а вы там веселитесь! Хоть бы кто
помочь пришел! Не дозовешься!

- Ладно, не шуми… Чего готово, давай, я унесу. Девчат сейчас тоже сюда налажу…

- То-то… Вот бутылки… Стас, помоги ему... Ладно, я сам. А ты закончишь, тащи все в зал…

Парни, взяв тарелки и бутылки, вышли из кухни. Стас перевел дух. Появляться перед хозяевами было рано.

- Слуш, Виталик, а это кто? – спросил, Вовочка.

- Кто – кто?

- Ну, парень с тобой на кухне…

- Да не знаю я… Стасом зовут, но наш … Он там полный рюкзак провизии притащил и выпивку… Витькин друг, по-моему…

-А… Ладно…

Стас открыл последнюю банку. «Вроде, все в порядке». – Подумал он. – «До нового года пятнадцать минут. Теперь вряд ли выгонят. Некогда разбираться, кто есть кто…» В кухню вошла высокая девушка в длинной белой юбке и фисташковой блузке.

- Привет…

- Привет. Тебя Вовка прислал?

- Нет, а что?

- Да он сказал, что сейчас придут за консервой… И конфеты вот еще. Я тут открывал, да все не унесу… Меня, кстати, Стасом зовут…

- Меня Верой. Ну, давай, что там у тебя...

- Да вот…

- Давай их на тарелки. Так… Понесли?

- Послушай, ты вот эти возьми, и пусть кто-нибудь подойдет еще… А то у меня все руки в масле… Надо помыть…

- Ладно…

Девушка взяла тарелки с открытыми банками и вышла. Стас повернулся к мойке. Вылил на руки немного жидкости для мытья посуды, сполоснул ладони под струей теплой воды. Обернулся в поисках полотенца. Тут в кухню вбежала рыжая Ната. За ней вошел Виталик.

- О, все готово… Нормально. Так, Натка, бери конфеты, и давайте оба скорее! До Нового уже семь минут!

- Виталь, а руки чем вытереть?

- Да вон, на табуретке… Быстрее давай, двенадцать вот-вот!

Виталий с Натой убежали. Стас, не торопясь, вытер руки. Внимательно осмотрел кухню. На подоконнике поблескивали синим три фужера. Очевидно, лишние. Он взял один из них и направился в гостиную, где все уже стояли с бокалами в руках. Стас скромно протиснулся к Нате и Вере, стоявшим у дальнего конца стола. В телевизоре появилось лицо генсека, который начал длинно и как всегда косноязычно поздравлять граждан с Новым Годом.

Стас осторожно осмотрелся. Кто еще? Кроме тех, с кем он уже познакомился, в комнате находились еще восемь человек. Видимо, вон тот плотный парень в синей рубашке, стоящий в торце стола – хозяин квартиры Виктор. Рядом с ним – симпатичная маленькая девушка с короткими каштановыми волосами. Стас узнал в ней одну из девушек с лестницы. Двое ребят, с которыми он курил на площадке, и две девушки с ними рядом – тоже… Двое незнакомых ребят, которых он до этого не видел. Один из них выглядел так, будто уже начал праздновать. Чуть раскрасневшиеся щеки, стеклянный блеск в глазах...

Начали разливать шампанское. Стас тоже протянул предусмотрительно взятый с кухни фужер. Золотистая жидкость заиграла в тонком стекле веселыми искорками. «С Новым годом, дорогие товарищи!» – Закончил телегенсек. Фужеры дружно сдвинулись над центром стола. Веселый хрустальный звон заглушил первый удар курантов.

- С Новым годом!

- Всех с Новым годом!

- Ура-а-а!

- Поздравляем нас всех!

- Новый го-о-од настает…

Веселые возгласы, треск хлопушек, смех… Стас огляделся. «Так, пока главное – не высовываться… Подождем танцев на столе…»
Новогодний вечер набирал обороты. Стас держался в тени. Он предупредительно помогал девушкам и Виталию на кухне, стараясь не обращать на себя внимания хозяина. До определенного момента в таком мероприятии нужно шифроваться по полной… Через некоторое время Стас заметил, что сидящий в одиночестве за столом парень начал ронять голову на грудь – тот самый со стеклянно блестевшими глазами.

Стас внутренне подобрался. Это был тот момент, которого он так ждал. Когда парень, наконец, отключился, Стас осторожно обогнул стол и тихонько потряс парня за плечо. Тот никак не отреагировал. После нескольких попыток добудиться упившегося стало ясно, что клиент в полной отключке. Стас огляделся. На другом конце стола о чем-то шептались, хихикая, пухленькая Ната и одна из девушек с лестницы. Кажется, ее звали Света… Он подошел к ним.

- Девочки, там клиент дозрел… - он кивнул в сторону уснувшего на стуле парня.

Ната прервала разговор и посмотрела туда, куда показывал Стас.

- Ой, Севка – гад… Ну что ты будешь делать… Свет, ну ты посмотри, опять напился!

- Да он, по-моему, уже пьяный пришел…

- И чего его Витька каждый раз зовет…

Ната встала.

- Я сейчас Вите скажу, надо его как-то пристроить, а то опять все испортит…

- Девочки, не волнуйтесь, я сам. – Стас галантно поклонился и вышел. Из соседней комнаты слышалась музыка - там танцевали. Виктора он нашел на кухне. Тот о чем-то тихо беседовал с Верой и еще какой-то девушкой. Стас решительно направился к ним.

- Виктор, можно тебя на пару слов?

Тот с видимой неохотой оставил собеседниц, и они вышли в коридор.

- Ну, что такое?

- Виктор, извини, что прерываю. Я раньше не представился, суматоха и все такое… Я Стас, мы с Севкой приехали.

- Да? Н-ну ладно… И что?

- Ну, понимаешь, опять старая история…

- Что, опять напился?

- Ну да. Его бы уложить куда…

- Черт, снова... Ладно, пошли, поможешь.

Они с Виктором перетащили уснувшего в небольшую темную комнату и, уложив на диван, оставили одного.

Через пару часов гости так натанцевались, наелись и напились, что всех, кто еще бодрствовал, потянуло на философию. Как всегда, разговор через учебу, отношения и прочее, переполз на вопросы счастья. Стас вполуха слушал, неторопливо доедая бутерброд с колбасой. Пока Ната азартно доказывала всем, что если человек сам верит в счастье, оно непременно будет, с ней спорили Виталик с Верой. Компания разделилась на два лагеря, азартно доказывающих каждый своё.

- Я думаю, счастье в нас самих! – Это Ната.

-Только почему-то всегда говорили, что кто-то нашел счастье… - Вера.

- Ну, вообще, в старину люди были счастливее чем теперь…- Виталик.

- Ну, вот еще! Человек теперь знает, чего хочет, и добиться счастья стало легче!

- Да ничего подобного! Раньше все было проще. И Счастье было простое!

- Подумаешь, а еще раньше люди вообще верили всяким жуликам и за счастьем к знахаркам да ведуньям бегали!

- Вот что, Натка, ты знахарок не трогай! У меня прапрабабушка знахарка была, ее вся Архангельская губерния знала! И она людям помогала! И таких много было!

- Ну да, за деньги простаков надували!

- Дура!

- Сама дура!

- Девочки, девочки прекратите! Чего ссориться…

- А чего она!

- Да ладно, девчонки, успокойтесь!

- Она денег никогда не брала! Только если сами давали! Вот! Мне дед рассказывал! У нее книга старинная была, так там рецепты были! Для
всего!

- И для счастья?!

- И для счастья!

- Врешь ты все!

- А вот и нет! У нас эта книга до сих пор хранится!

- А ты покажи, и давай попробуем рецепт счастья найти!

- Да, пожалуйста! – Вера быстро вышла из гостиной. В коридоре хлопнула входная дверь. Стас вопросительно глянул на Виталия.

- Куда это она?

- Да к себе… На седьмой.

- А-а… И книгу принесет?

- А то. Верка никогда зря не говорит…

Через несколько минут вновь хлопнула входная дверь. В комнату вошла Вера, аккуратно неся ветхий деревянный ларчик с медными уголками. Осторожно достала из него толстую истрепанную книгу в потертом переплете из толстой кожи.

- Вот.

- Где рецепты счастья?

- Ребята, сейчас счастливыми станем!

- Давайте же, чего тянете…

Книга раскрылась с сухим треском.

- Так, сейчас…

- Да тут все на иностранном!

- Не, вот кириллица…

- Ну и…

- Стоп, вот. Вот оглавление… Светка, а ну покажи, чему вас на инязе учат!

- Да ну вас, Новый год же! Танцевать хочу!

- Да ты что, мы щас счастье себе сварим! Берем философский камень, растворяем в красном вине, пьем…

- Можно без камня! И даже лучше!

- Ну да, ну да. Пьем и счастливеем с каждым стаканом…

- Ну, хватит, давайте смотреть!

- Ну, вот… Так… Здесь на немецком… И на латыни… Угу… Да. Скоты домашние… Тьфу, тут язык сломаешь… Нет… Вот хозяйство. Как найти то,
что потеряли… Нет, не то… М-м-м… Боли телесные… Нет… Могущество мужчины… Фу!.. О! Счастье и горе! То, что надо!

- Э, ребята, сейчас счастье приготовим!

- Хи-хи, вам крылышко или ножку?

- Нет, оно жидкое!

- Две рюмки, пожалуйста!..

- Хватит ржать, что вы как эти!.. Мешаете же!

- Нет, вот мне интересно, счастье твердое? Или мягкое?

- Да прекратите же вы наконец!... Вить, дай ручку и бумагу… Я попробую перевести…

- Держи, вот, так. Блокнот подойдет?

- Угу…

- Свет, как счастье…

- Так! Хватит!

В комнате повисло напряженное молчание. Слышалось лишь как Светлана что-то шептала себе под нос. Потом девушка подняла голову.

- Виталь, здесь латинские термины, помоги, пожалуйста…

Виталий тоже склонился над книгой. Они довольно долго о чем-то шептались, что-то исправляя в блокноте.

- Ну, скоро уже? Чего вы застряли?

- Уже счастья хочется!

- Да не мешайте же вы!..

Наконец, Светлана встала, держа в руке исписанный лист.

- Так, ребята. Ну, я не знаю. Получилась какая-то галиматья. Мы вроде все перевели точно, но… Да вот, сами послушайте…

И она начала читать.

«Во славу Гермия, трижды величайшего.
Все беды людские проистекают от неисполнения желаний, кои рождает душа. Ибо только сердце наше способно истинно желать.
Я, Зосима из Панополиса, записал сей рецепт эликсира счастья. Вот тайна союза Змеев, осененного Драконом: Состав приготовь так. В полуштоф кипящей воды добавь пол унции порошка каменной соли. Когда же та растворится, добавь одну восьмую унции сушеного листа крапивы, четверть унции сока померанца, и щепотку толченого панциря каракатицы. Когда растворится все, влей в раствор стакан красного вина. Вскипевший эликсир сними с огня и добавь в него два грана Желтого дракона, гран Красного змея, и четыре грана Черного змея. Полученную смесь охлади. Начертав знак, что на рисунке, встань в центр его, и, зажегши по краям пять свечей, выпей эликсир. И всею силою души своей, пожелай того, чего хочешь. После жди и, как один раз отойдешь ко сну, то желание твое исполнится. Друг мой! Приложи свой ум к этому, и ты не впадешь в ошибку
».

В комнате повисло удивленное молчание.

- Ну, и что все это значит?

- Да, товарищи переводчики… Сели в лужу…

- Нахал ты, Витенька!

- Приготовили счастье, называется…

- Эй, как эликсир готовить будем? Я, между прочим, настроилась!

- Драконы, змеи… Да… Ну ладно, все равно было интересно…

- Не будет счастья нам в жизни… У-у-у-у-у…

- Балбес… Ладно, ребята. Спасибо…

- Ребята, пропустите. Я книгу уберу…

Вера обогнула стол, направляясь к ларчику. Внезапно, запнувшись за край паласа, она едва не упала и, чтобы сохранить равновесие, оперлась на край стола, толкнув при этом ларчик… который с треском слетел на пол.

- Ой!– она прижала ладони к щекам.

- Я сейчас…

Виталий осторожно поднял ларец с пола. Боковины разошлись, в трещину виднелись раскрошившиеся шипы…

- Да… Плохо дело…Ну, теперь только выбросить…

- Как выбросить, это же память!

- Не починить…

- Почему, у отца приятель в Политехе есть. Починит, лучше нового будет!

- Так, надо его… Минуточку! А это что такое?

Виталий перевернул ларец. Незакреплённое донце со стуком вывалилось на паркет. А вслед за ним – несколько плоских пакетиков из пожелтевшей бумаги. Их собрали и разложили на столе.

- Смотрите-ка, здесь надписи!

- Тоже латынь…

- Ну-ка Вит, давай, переводи!

- Сейчас посмотрим… Так… Белая луна… … О! Смотрите! Черный змей! Может… Ну, точно. Вот и Желтый. А вот и Красный дракон! Можно состряпать зелье!

- А панцирь?

- Слушайте, есть панцирь! Для Яшки купили!

- Чего?!

- Да для попугайчика же! Им полезно…

- Слушайте, красное вино есть, панцирь есть, драконы-змеи есть! Давайте готовить!

- А знак?

- Нарисуем!

- Ха! Даешь счастье!

Компания отправилась на кухню. Вера и Виктор возились со снадобьем целый час. Наконец Вера выставила на стол ковш с буро-красной жидкостью.

- Ну вот! Готово!

Все нерешительно столпились вокруг стола.

- И что это?

- Эликсир. Как заказывали!

- А, мнэ-э… ЭТО надо ПИТЬ?

- Нет, клистир ставить! Пошли знак рисовать!

Через полчаса знак из книги был перерисован мелом на пол. В углах расставили пять разнокалиберных свечей, обнаруженных в кладовке.

- Ну, кто первый? – ехидно осведомилась Ната. – Вот же оно, счастье местного разлива!

Все смущенно молчали.

- Ну что же вы все? Патентованное счастье! Даром!

Неожиданно тишину разорвало курлыканье звонка.

- Опа! Это ещё кто?!

- Дед Мороз, он подарки нам принес!..

- Санта Клаус…

Виктор вышел в коридор. Назад он вернулся в сопровождении высокого светловолосого парня и маленькой стройной девушки. При виде ее у Стаса перехватило дыхание.

- Маша?!

- Ты? Ты как здесь…

- Нет, ТЫ как здесь?!

- Ребят, они знакомы!

- Димыч, тебя вызовут на дуэль!

Стас в упор посмотрел на Машу.

- Вот, значит, с какими родителями ты отмечаешь…

- Не смей на меня кричать!

- Я не кричу.

- Нет, кричишь…

- Ребята, ревность! Сцена номер пять!

- Милые бранятся…

Стас, криво усмехнувшись, оглядел окружающих. Серые лица… Неразборчивые голоса… «Да пошли все!» Он повернулся к Нате.

- Я попробую!

Взял со стола стакан с варевом и шагнул в центр пентаграммы. Залпом выпил остро пахнущее снадобье…

- Ну, как?

- О! Безумству храбрых!..

Ничего не произошло. Он сошел со знака и направился на кухню. В зале оживленно гомонили гости, обсуждая произошедшее. Маша направилась за ним.

- Послушай…

- Отстань.

- В конце концов… Я дома сидела, с родителями, Дима просто позвонил и пригласил… Просто компания веселая…

- Мне плевать!

Стас резко развернулся и выскочил в прихожую. Напялив куртку, схватил рюкзак и, хлопнув дверью, выскочил на лестницу. «Компания!... Все между собой … я тоже… И вообще… Плевать я на них хотел! Мне никто не нужен!» Почти час он кружил по городу, не замечая, куда идет… Наконец начала сказываться усталость этого сумасшедшего дня. Стас зашел в какой-то подъезд. Клонило в сон. Он устроился на подоконнике над батареей. «Я только чуть отдохну… Всего полчаса», – вяло подумал он, проваливаясь в мутное забытье…

Проснулся он поздно. Тусклый свет полуденного солнца заливал пустой подъезд. Что-то было не так. Но Стас не мог сообразить, что именно…

Он спустился вниз и вышел из подъезда. На улице никого не было. Пройдя через арку, он оказался на улице. Машины беспорядочно стояли на проезжей части. И вновь – никого вокруг… Стас наконец понял, что его беспокоило. Тишина… Неестественная ватная тишина вокруг. Ни чириканья воробьев, ни шума машин… Ничего. Срываясь на бег, он поспешил в сторону вокзала… Пустые улицы, мертвые дома вокруг… Никого. Ни единого человека…

«Не может быть!.. Этого не может быть!... Что же это!..»

Он уже несся во весь опор. Выскочил на привокзальную площадь. Та же мертвая тишина и пустота. «Исполнилось!» – грохнуло в голове, - « ЭТО исполнилось!!!»

Он упал на колени.

Тишину пустого города прорезал одинокий крик…

10 месяцев спустя.

Максимовна, охая, прислонила метлу к бетонной коробке троллейбусной остановки. Стена была в несколько слоев покрыта клочками бумаги всевозможных цветов и размеров. Белесые потеки силикатного клея как язвы испятнали бетон. Максимовна придвинула ящик из-под водки к стене и, достав из кармана ватника шпатель, начала соскребать ломкую бумажную корку с бетона. То тут, то там появлялись обрывки фраз, адреса, телефоны…

«Продается резиновая ло… тел. З3-89…»

«Меняю 3 на 2+подселение, спросить Ашота»

«Женские сапоги, новые 40й размер, после 18 часов…»

Неожиданно отвалился сразу большой пласт склеившихся бумажек. На стене – лист с полинявшим фото. Крупные буквы вверху: «Пропал человек». Дворничиха перестала шаркать шпателем по щербатой поверхности, всматриваясь в поблекшие от солнца и осенних дождей буквы. «Тридцать первого декабря ушел из дома и не вернулся Родченко Станислав. На вид 19-20 лет, рост метр семьдесят семь, худощавый, волосы русые, глаза голубые. Над левой бровью небольшой шрам. Был одет в синюю вязаную шапку, темно-серую куртку, черные джинсы, черные ботинки. При себе имел светло-серый рюкзак. Всех, кому что-либо известно о его местонахождении, просьба сообщить по телефонам 34-36-79, 44-68-90 или 02». Блеклая фотография. Молодое хорошее лицо… Что-то детское в глазах...

Максимовна печально вздохнула. «Ой ты ж Господи… Молоденький совсем… И мальчик-то какой хороший, и из семьи, видать, приличной… И пропал… Не дай бог убили где…» Вспомнился племянник Бориска, которого два года назад сбил насмерть пьяный водитель… Женщина стерла рукавом навернувшиеся на глаза слезы. «Ой, мальчики, мальчики… Что ж вам не живется-то…»

Имена действующих лиц изменены автором. Прототип ГГ нашелся 4 января в Городище, у друга детства, где они все эти четыре дня квасили вплоть до полного остекленения.

0


Вы здесь » Желтый Дом Графомана - Клиника ЖДГ » Практика » Конкурс - Операция "С Новым годом!" - рассказы